– Это кто – насекомое? – закричали из мешка. Действительно, в верхнем углу что-то забилось, и на пол вывалился малютка-недомер. Он встряхнулся, быстро пригладил волосы, расправил крылья и с достоинством огляделся.
– О! – вскричал он, завидев графиню. – Прошу меня простить – я в таком виде… Эти грубины, эти варвары – они схватили меня спящим. И вот я предстал перед вами, прекрасная дама, неподобающе растрепанный, с осыпавшейся пыльцой на крыльях. Умоляю не судить обо мне по первому впечатлению! – И он отвесил грациознейший поклон, взмахивая крыльями, как плащом.
– Не стоит беспокоиться из-за таких мелочей, – улыбаясь, произнесла графиня. – Тяготы перенесенного вами путешествия, несомненно, послужат вам наилучшим извинением. Я не сомневаюсь, что здесь вы отдохнете и наберетесь сил.
– Благородство знатной дамы! – всхлипнул Кандела. – Такое изысканное и вместе с тем простое! Благодарю вас, благодарю!
Он сильно забил крыльями, поднялся в воздух и завис над рукой графини. Та, улыбаясь, протянула ему руку для поцелуя.
– Великая честь, – тихо молвил Кандела, легонько клюнув ее крошечными устами. Внезапно голос его прервался, он бело закатил глаза и потерял сознание.
Он упал бы на пол, если бы девочка не успела подхватить его. Бесчувственный Кандела, распластав крылья, лежал на детской ладошке, и его изящно скрещенные ножки свешивались между пальчиков ребенка.
– Что это с ним, Зора? – обратился к дочке граф Драгомир. – Он не расшибся?
– Поглядим, – ответила Зора и пощекотала Канделе животик.
– Оставьте… – прошептал Кандела. – Оставьте меня… Мне нужен воздух… аромат… изящное… Неужто не придет он, прекрасный юноша с цимбалом, чтобы сыграть мне песнь о неразделенной любви?
– Смешной, – сказала Зора и приподняла его за крылышко.
Кандела забил свободным крылом, пытаясь вырваться.
– Отпусти! – строго приказал девочке отец. Она не без сожаления разжала пальчики. Кандела подлетел к Драгомиру и уселся на подлокотнике его кресла.
– Я изнемогаю, – заявил он. – Эти негодяи, ваши подручные, морили меня голодом. Немного пыльцы – вот все, о чем я прошу. Мои запросы невелики – музыка, поэзия, возможно, живопись. И цветы. Цветы – всегда. Цветы – на завтрак, на обед, на ужин, на второй ужин… на полуночное чаепитие, к рассветному кексу…
– Позвольте узнать, – осторожно осведомился Драгомир, – чем вы изволите питаться в зимнее время?
Кандела выглядел озадаченным.
– В каком смысле?
– В том смысле, что зимой цветы не растут, – ответил граф.
– А что растет? – в ужасе спросил Кандела.
– Сосульки! – выпалила Зора.
– Не морочь господину-малютке голову! – остановила ее мать. – Сосульки никто не ест.
– Ну, это кто как, – бойко начала Зора, но вовремя остановилась.
Кандела был потрясен:
– Ни одного цветка? А чем же питаться?
– А чем вы обычно питаетесь зимой? – Граф начал терять терпение.
– Это моя первая зима, – объяснил Кандела. – Я еще так юн и неопытен… Так нуждаюсь в друге и наставнике… Неужто не придет он, умудренный юноша, не согреет меня светом своих лучистых глаз?
– Я думаю, мед вполне заменит пыльцу, – предложила графиня.
– Мед! – возопил Кандела в восторге. – Прозрачный, наполненный солнцем, хранящий в себе тепло и ароматы лета!
– У меня вопрос, ваша светлость, – вмешался Гойко, – нам обязательно терпеть это существо?
– Да, – сказал граф.
– Есть такая бабочка, – вмешалась Зора, – она на чем вылупится, такого и цвета. И двух одинаковых не бывает. Я их ловила, а Мирко сказал, что их надо на булавку пришпилить и засушить. Он считает, что мне пора учиться. Про цветы, про насекомых всяких. А я ловила целый день и поймала двух. Я их в кулаке принесла. А Мирко говорит: «На что они сдались, такие обтруханные?» Ну, они и ушли. Они без пыльцы летать не могут. А я у них случайно всю пыльцу стерла.
Кандела побледнел, как мел, и потерял сознание.
– Опять спит, – сказала Зора. – Какой смешной! Ты его пощекоти, папа. Ты ему животик пощекоти, он и проснется. А если не хочешь, давай я.
И пока граф с сомнением глядел на одутловатую физиономию крошечного создания, девочка подбежала к нему. Кандела тотчас очнулся и в ужасе воззрился на ребенка.
– О, пощади… – прошептал он. – Убийца!
Зора обиженно пожала плечами:
– Ну и подумаешь, не очень-то и хотелось…
Граф Драгомир перевел взгляд на Зимородка:
– Он что, всегда такой был?
– Поверьте, ваша светлость, – отвечал Зимородок, – было значительно хуже.
Граф только головой покачал:
– Ну ладно, пока накормим его медом, а там видно будет.
Однако накормить Канделу оказалось делом весьма непростым. Сперва он потребовал гречишного меда, потом липового. А когда липовый оказался недостаточно прозрачным, захотел цветочного. Принесли цветочный. Малютка-недомер нашел его удовлетворительным, но затем вдруг зарыдал и стал умолять, чтобы к его одинокой трапезе присовокупили «глоток изящного».
Некоторое время горцы недоумевали, затем принесли ему вышитое полотенце. Кандела нашел его узор примитивным, хотя и не лишенным варварского очарования. Старший сын графа – Мирко – привел свою лучшую собаку. Но та, лязгнув челюстями, смертельно напугала малютку. Кроме того, она порывалась слопать мед. Собаку увели. Мирко обозвал Канделу болваном, а Кандела в полуобморочном состоянии громко всхлипывал.
Зимородок отправился на поклон к Гловачу.
– Нет, нет и нет! – закричал Гловач.
– Да ты ведь еще не знаешь, о чем я хочу говорить, – пробовал было уломать его Зимородок.
– Прекраснейше знаю.
– Пойми, он изменился. Он жаждет прекрасного. Без этого не ест.
– Чем скорее он подохнет, тем лучше, – мрачно заявил Гловач.
– У графа есть какой-то план.
– Да-да, план. Знаю. А этот крылатый сволочонок – часть этого плана.
– Я знал, что ты со мной согласишься.
– Ничего я не согласился! – отбивался Гловач, но Зимородок уже схватил одной рукою лютню, другою – Гловача за локоть и потащил в пустынный зал, где подле большого блюда с медом в безнадежной истерике лежал необходимый для решающей битвы малютка-недомер.
– Что я, единственный музыкант в этом замке? – трепыхался Гловач.
– От песен здешних горцев он помрет вернее, чем от арбалетной стрелы, – объяснил Зимородок.
Гловач сдался. Гловач стал бледен. Гловач отобрал лютню у Зимородка, уселся на твердый стул с крошечным сиденьем и неудобной прямой спинкой и заиграл. При первых звуках музыки Кандела перестал всхлипывать. Судороги постепенно прекратились, и наконец малютка окреп настолько, что сумел даже приподнять голову.