Компания высыпала на улицу, весело перебрасываясь матерками. Алевтина брыкалась, голосила, обуянная страхом. С воплем «Не пущу!» опомнившийся пасечник схватил ее за вторую руку, но один из гостей без усилий ее оторвал и пинком спровадил Савелия в поленницу дров у крыльца. И засмеялся, мол, смотри, Савелий, сегодня — в дрова! Пока он выкапывался, скуля, как раненая собака, трое отморозков зашвырнули воющую женщину на заднее сиденье, один пристроился рядом с ней, двое расселись впереди. Пикап развернулся, повалив хлипкую загородку, отправился восвояси.
Но едва он въехал на лесную дорогу, водитель, ругнувшись, ударил по тормозам. Проезд загородило хлипкое повалившееся деревце. Откуда взялось? Клоп насторожился, стал озираться. Царапать бампер как-то не хотелось. Возможно, троица и приняла бы верное решение, но «высшие» силы не дремали. Клоп отметил что-то странное боковым зрением, повернул голову, схватил автомат, зажатый между ног. В боковое окно что-то неслось — неумолимое, тяжелое! Огрызок толстого бревна, ведомый мускулистыми руками! Лопнуло, рассыпалось, стекло, острый сучок на бревне срезал с оторопевшего Клопа часть лица, понесся дальше — пригвоздил его соседа к закрытой дверце, сломав пару ребер. Последний выл от непереносимой боли. Клоп потерял сознание, повалился лбом на застрявшее в салоне бревно. Кровь хлестала из рассеченного лица. Тот, что был сзади, пронзительно завизжал. Схватил за горло ополоумевшую от страха Алевтину, вдавил ей ствол в висок и завопил, как ненормальный:
— Не подходи, я ее убью! Слышишь?! Я убью ее!!!
Он захлебнулся своим воплем, надрывно закашлялся. А когда перестал, обнаружил, что в округе как-то тихо. Впрочем, относительно: двигатель продолжал работать, стонал напарник, лишившийся нескольких ребер. Лес вокруг машины стоял непроницаемой стеной. Обладатель тату на костяшках пальцев лихорадочно озирался. Он никого не видел! Заголосила Алевтина — помогите, убивают! Он сжал ей горло трясущимися пальцами, она издала звук, словно рожала через горло.
— Заткнись, сука, пришью…
Вокруг машины было тихо. Птицы беззаботно чирикали в лесу. Сколько ни вытягивал он шею, никого не видел. Мужчина облизнул пересохшие губы, перехватил женщину за волосы, чтобы было удобнее волочить. Он оттянул рукоятку левой дверцы, распахнул ее ногой, нацелив автомат на проем. И снова ничего не случилось. Лишь деревья рябили в глазах, наезжали друг на дружку пушистыми лапами. Он стал елозить задницей по сиденью, смещаясь к двери, волочил за собой хрипящую Алевтину. Поставил ногу на подножку. Женщина мешалась, не могли они вместе покинуть машину! Он дал ей крепкого подзатыльника, оставил в покое и полез наружу, шныряя глазами по сторонам. Но только спрыгнул с подножки, как обрушился гром небесный — буквально с неба! Злоумышленник прятался в кузове, приготовил лом, конфискованный там же на полу… Треснул череп, взорвалась вселенная отдельно взятой сволочи! Он рухнул, не успев ни о чем подумать. А колоритный бродяга с большой дороги уже выпрыгивал из кузова. Всунулся в салон, стал вытаскивать за руку скулящую женщину. Она подняла на него глаза — они носились по кругу после «дружеского» подзатыльника — узрела перед собой целую кучу расплывающихся живописных уродцев и что-то жалобно промычала.
— Все в порядке, сударыня, я не такой ужасный, как кажется, — сообщил бродяга, возвращая ее в вертикальное положение. — Вы можете стоять, ходить, ну и все такое?
— Я постараюсь, — прошептала женщина. — Я должна…
— Вот и топайте отсюда, — он развернул ее и подтолкнул в спину. — Ваша пасека рядом, двести метров. Муж заждался. И запомните, к вам сегодня никто не приезжал и не было ничего того, что вы сейчас видели. Если не хотите, конечно, дополнительных проблем. И мужу зачитайте инструктаж. Вы понимаете, что я говорю?
— Да, наверное, спасибо вам большое…
Она уходила, держась за сердце. Но чем больше отдалялась от машины, тем тверже делалась походка. Внезапно встала, о чем-то подумала, быстро обернулась, а когда встретилась с глазами уродца, сказала «о боже» и побежала домой без оглядки. А бродяга без перекуров приступил к работе. Сначала он заволок на заднее сиденье мужчину с раскроенным черепом – тот был без чувств и ни на что не реагировал. Потом извлек из салона бревно, водителя Клопа – и его, поднатужившись, поместил на заднее сиденье, которое становилось пунцовым от обилия крови. Все автоматы он складировал на пол. Вытер руль извлеченной из бардачка тряпкой, уселся на место водителя, сметя осколки стекла, минуту поразмышлял – все ли сделал. Всего не сделаешь, глазастый опер все равно поймет, что здесь творилось что-то неладное. Застонал «рэкетир», вдавленный в боковое сиденье. Он открыл мутные глаза, воззрился на бродягу. Лучше бы не пытался – удар отмашкой тыльной стороной ладони, сотрясение мозга средней тяжести, и мужчина уронил голову. Бродяга тронул пикап с места и несколько минут ехал по петляющей лесной дороге. Остановился у развилки, еще немного поразмыслил и свернул в колею, заросшую одуванчиками – этим отворотом, похоже, давно не пользовались. Он плутал по лесу минут двадцать, выбрался к глубокому ущелью, прорезающему предгорья. Он покинул машину, опасливо глянул вниз – высота убийственная, и какая жалость, что моральные устои не позволяют убить тех, кто однозначно заслужил смерть. Он снова сел за руль, откатился от обрыва и продолжал осваивать лесную дорогу. Через несколько минут он закатил пикап в низину, окруженную замшелыми зарослями, и выключил мотор. Поднял капот, вынул свечи из двигателя. Обыскал безжизненные тела и избавил их от необходимости отзываться на входящие звонки. Собрал автоматы, сунул их в рюкзак, который стащил с кузова, и побрел на дорогу…
На поселок Айтау, расположенный в пяти верстах от Аргабаша, опустился вечер. Небо на западе еще сопротивлялось крадущейся тьме, еще поигрывала над горизонтом зарница. Поблескивали лампочки в домах сельчан за шапками деревьев. Пожилой мужчина издал свистящий вздох, задернул занавеску и впотьмах побрел на улицу из своего скромного домика. Без крайней необходимости он предпочитал не включать свет — слишком кусается в наше время электричество. Он чувствовал себя не очень хорошо, снова начинало пошаливать сердце. А таблетки, на которые уходила половина пенсии, он забыл на летней кухоньке. Мужчина спустился с крыльца, зашагал, стараясь не волочиться, не семенить — временами это удавалось. Хотелось доказать хотя бы самому себе, что он еще не древняя развалина. Он шарил по столу на летней кухне, наткнулся на таблетки, выковырял пару, проглотил, запил водой из трехлитровой банки. Несколько минут он сидел в оцепенении, глядя, как за дверным проемом погружается во тьму подметенный двор. Самочувствие улучшилось, однако он не должен злоупотреблять лекарствами — так он совсем останется без денег.
Вздохнув, он выбрался из кухни и неторопливо двинулся обратно в дом. Протяжно заныла ступень на крыльце — мужчина обрадовался, будет чем заняться завтра утром… Он скинул уличные калоши, оставил их в сенях, в носках прошествовал в комнату. День закончился, можно ложиться спать. Телевизор он ненавидел — из-за тех физиономий, что в нем сидели. С газетами история была похожая. Радиоточка в доме отсутствовала. Связующим звеном с окружающим миром оставались соседи и парочка других людей, имеющих привычку знать обо всех событиях в округе. Мужчина вышел на середину комнаты и вдруг понял, что он не один! Здесь кто-то был — он чувствовал это по странному запаху, навевающему ассоциации с чем-то давним, по особым флюидам, гуляющим по комнате. Странное дело — он не испугался, даже после того, как у стены на стуле что-то шевельнулось…