Бродяга хмуро обозрел плоды проделанной работы. Калеки — на всю оставшуюся. Так и надо. Он удовлетворенно кивнул, вытер полами рубища те места на ружье, за которые хватался, и отбросил помповик. Молодые люди приподнимались, смотрели на него со страхом. Паренек, подвернувший лодыжку, собрался встать, но ойкнул от боли, присел.
— А теперь прослушайте объявление, молодые люди, — хрипло вымолвил бродяга. — Живо собирайте свое шмотье, и чтобы через минуту все дружно испарились. А в следующий раз, прежде чем соберетесь где-нибудь отдохнуть, наведите справки, что это за место.
— Ой, спасибо… — прошептала «каштанка», садясь на колени и прикрывая грудь ладошками. — А вы… кто?
— Мститель северных морей, — усмехнулся бродяга. — Мне помочь вам собраться?
Он с усмешкой наблюдал, как четверо юнцов развивают кипучую активность — срывают палатки, кое-как их складывая и превращая в неряшливое подобие шинельных скаток, одеваются, запихивают вещи в рюкзаки, мечутся, проверяя, не оставили ли чего. Второй парнишка — не побоявшийся вступиться за девушку — робко к нему подошел, облизнул сухие губы.
— Нет, правда, спасибо вам…
— Не за что, приятель. — Бродяга усмехнулся — вышло жутковато и совсем не по-доброму — и хлопнул оробевшего паренька по плечу. — Молодец, защитником станешь. Нет, серьезно, — добавил он, наблюдая, как уши визави покрываются краской. — Не побоялся вступиться за даму в заведомо безнадежной ситуации. Береги его, — подмигнул он «каштанке», вогнав ее в такую же краску.
Он с меланхолией смотрел, как молодежь, волоча свое туристическое барахло, улепетывает по тропинке к лесу. Подождал, пока они скроются, поднял свой казачий тесак, всунул в ножны, сплетенные из кожи — они крепились на поясе за спиной. Еще раз обозрел поле боя. Калеки благоразумно помалкивали. Только Павлуша пускал большие пузыри, которые красиво переливались на солнце всеми цветами радуги. Заскрипели камни — бродяга ссутулился и поплелся по тропе в горы. В эту минуту он меньше всего напоминал берсеркера, способного изуродовать компанию отморозков…
Через пару часов после событий на озере отливающий синью пикап выбрался из бора, одолел покатую низину и остановился у плетеной загородки, за которой располагалась пасека. Под молодыми березами прятались ульи, в стороне стояла приземистая бревенчатая изба, подпертая сараями. Из пикапа выгрузились трое — щетинистые, плотные, не сказать, что юные. Вся компания хмуро осмотрелась — а посмотреть здесь было на что: пасечное хозяйство располагалось в узкой долине, зажатой отрогами Турочанского хребта, горы вздымались почти до неба — где-то голые, скалистые, где-то заросшие густыми хвойными лесами. Все это смотрелось живописно и величественно. Но мужчинам, прибывшим на пасеку, было не до красоты родного края. Насмотрелись за долгие годы «непосильного» бытия… Тот, что был за рулем, извлек из-под ветровки миниатюрный «Кедр» со сложенным прикладом и, выпятив губу, осмотрелся повторно.
— Чё, Клоп, очко играет? — ухмыльнулся напарник.
— В натуре играет, — согласился автоматчик. — Чё за хрень случилась с парнями Кабана — можешь объяснить? Прямо под носом у Леонида Константиновича — забыли, как он буйствовал? Опасаюсь я, мужики, что кто-то в этой местности объявил нам войну. Не припомню, чтобы подобная хрень когда-то случалась. Беспредел полный. Аукнется нам еще это побоище…
— Без выходных работать бум, — проворчал третий, тоже произвел из-под куртки автомат и первым зашагал к калитке. А навстречу им уже катился испуганный тщедушный мужичонка с моргающими глазами — в тонкой замшевой жилетке и рубашке без верхних пуговиц. Он суетливо заправлял рубашку в трико, неубедительно сооружал радушную улыбку.
— Даже не пытайся нам мозги парить, Савелий, — сурово сказал Клоп, отстраняя пугливого пасечника и поднимаясь на крыльцо. Все трое вошли в избу. Клоп пнул по ведрам в сенях — просто так, из удовольствия — и раздался бодрый металлический грохот. Пасечник семенил за ними, шарахнулся от грохота. Рябая некрасивая женщина, опорожняющая поддон в печи, испуганно прижала совок к груди, машинально поправила сползшую прядь волос, и на лице остался след от сажи. Все трое дружно рассмеялись.
— Молодец, Алевтина, — похвалил Клоп. — Все хорошеешь? Научилась уже сквозь зубы ноги раздвигать?
Щеки женщины залились румянцем. Пасечник скорчил жалобную мину. А «долгожданные» гости продолжали веселиться.
— Ладно, Савелий, расслабься, — сказал напарник Клопа, разминая костяшки кулака. На них еще проступали стершиеся вытатуированные буквы: СЛЖН — надо полагать, «Смерть легавым, жизни нет». — А ну, колись, посторонних сегодня видел?
— Да нет как будто, — пожал плечами пасечник. — А вы о ком, парни?
— Ну, допустим, — крякнул Клоп, потирая заросший шрам на виске. — А что там по нашей теме?
— Парни, я все заплачу… — забормотал пасечник, делая умоляющее лицо. — Клянусь богом, все заплачу. Я знаю, я помню, сегодня денег нет… На днях должны приехать коммерсанты из Айтау, обещали выдать сумму за поставку в прошлом месяце…
— Ты нам луну не крути, — строго перебил Клоп, щелкнув пасечника по носу. — Мы добрые, Савелий, постоянно тебе верим. А ты нас обманываешь самым циничным образом. Как ты думаешь, долго мы еще будем такими добренькими? Угадай с трех раз. В прошлый раз ты задолжал пятьдесят кусков, сегодня уже семьдесят, завтра будет девяносто — извини, но мы бензина сжигаем больше, чтобы до тебя добраться. Дождешься, приедем с нотариусом, будешь переписывать свое хозяйство на другое лицо.
— А может, шваркнем его наглухо? — предложил дельную мысль обладатель татуировки. — Ну, в смысле, на луну отправим, спишем за ненадобностью.
— Можно и на луну, — со скепсисом оглядев зеленеющего пасечника, согласился Клоп. — Потеряем, конечно, свое бабло, зато другим неповадно будет.
— Я заплачу… — бормотал, как заклинание, Савелий. — Видит бог, я заплачу… Не губите, парни… Господи, что же делать?
— Снять штаны и бегать, — засмеялся третий. — Слушай, Клоп, дай ему по черепу, видеть больше не могу этого чушкана. Я сам сейчас заплачу.
— Да ну его, — отмахнулся Клоп. — Безответный фраер, западло руки марать. А мы поступим так, — осенило Клопа, глаза его загорелись, он плотоядно воззрился на некрасивую женщину, которая сжалась под его взглядом и выронила совок. Клоп оскалился, схватил ее за руку и поволок к выходу. — За мной, братва!
— Что вы делаете? — визжала женщина, а ее мужик, вместо того чтобы вступиться за свою половинку, только охал и что-то лебезил.
— В натуре, Клоп, а чё ты делаешь? — не понял обладатель татуировки.
— Новый вид дисциплинарного взыскания! — захохотал Клоп. — Не принцесса, конечно, ну да бес с ней, глядишь, по пьяни у кого-нибудь из пацанов и встанет. Догоняешь, Савелий? Собирай пока бабки, хоть день собирай, хоть неделю, хоть месяц. Девяносто штук. Можно сто для ровного счета. А твоя ослепительная Алевтина пока поживет у нас — подыщем ей достойную сараюшку со всеми удобствами. И не надейся, что раз она такая страшная, то ни у кого не возникнет паскудной мыслишки. Можно подушку на голову, если что.