— Мне так думается, — крякнул Дмитрий Иванович, — что как отбыл ты по этапу, так Леонид Константинович взял твоего дружка за горло — дескать, сожгли мою наркоту с Корчагиным, теперь отрабатывай. Думаю, у Антона выхода другого не было. А потом втянулся, понравилось, красивая жизнь любого испортит.
— Не любого, — проворчал Алексей.
Выпили не чокаясь, словно за покойника.
— Про Лиду расскажи…
— Забыть не можешь?
— Как я ее забуду? Мертвую — не смог бы. А она живая…
— Это не жизнь, сынок… Нашелся у нее в итоге богатый родственник — какой-то троюродный дядька по линии матери. Заботиться о ней не пожелал, но выделил сумму на лечение. А после лечения — на дальнейшее существование. Ну, чтобы отстали. Для него так проще. Человека трудно винить — он при жизни… прости, Алексей, — до пожара о существовании Лиды даже не подозревал. Приезжал из Сургута пару раз, заплатил за содержание в отдельной палате. Девушка выдержала несколько операций, сейчас она просто растение — говорить не может, передвигается с трудом, видит только тени, лицо обезображено, о чем думает — только она знает… Ты уж прости, сынок, за излишний натурализм. Лежит в районной больнице — палата со всеми удобствами в психиатрическом корпусе. В том самом, где и Вовка твой обретается — только у него условия попроще…
— Почему в психиатрическом? — содрогнулся Алексей.
— А ты сам догадайся. Глухая депрессия, она целиком в себе, память отсутствует — не помнит, кто она такая. Что-то читает по азбуке Брайля, музыку слушает. Ты не думай, что я намеренно о ней справки наводил, просто разговорился однажды с женщиной в районной поликлинике — вместе в очереди сидели. Она трудилась нянечкой в этом отделении… Пустое это, Алексей, — расставшись с меланхолией, изрек родитель. — Я рад тебя видеть — живого и возмужавшего, но зря ты сюда приехал. Не к добру. Окопался бы где-нибудь в медвежьем углу, кинул бы весточку — мол, живой, на свободе, — мне бы хватило для полного счастья. Глупо воевать с этой мощью. Я бы помог тебе, но уже старый. Откажись, целее будешь. И мне спокойнее. Не вырезать эту раковую опухоль.
— И все же я попытаюсь, отец… — У Алексея судорогой сводило скулы. — Не могу уже уехать. Глупо звучит, но добьюсь справедливости. Доживем мы с тобой, отец, до решительной и бесповоротной победы добра. Хорошо бы тебе, кстати, исчезнуть из этого дома, — вернулся к прозе Алексей. — Есть где отсидеться? От греха, как говорится, подальше. Сдается мне, что будущие калеки на днях сюда придут.
— Думаешь, догадаются? — насторожился отец.
— Сам признаюсь, — усмехнулся Алексей.
Мужчина с женщиной вернулись из гостей в десятом часу вечера. Уже стемнело. Крупный мясистый субъект в солидных очках первым ввалился в прихожую, стилизованную под охотничий домик, не позаботившись пропустить вперед супругу. Он был нетрезв и чем-то недоволен. Скинул стильный плащ, швырнул его на лихо закрученный бараний рог, повернулся к стройной женщине, входящей в дом.
— Плохо водишь, дорогая, к метле привыкла?
— Ой, как смешно, — скорчила гримасу женщина. Она тоже была чем-то раздражена. — Извини, но на этой улице, куда ты меня направил, Сусанин несчастный, такой асфальт, что его проще по обочине объехать. Подумаешь, бампер поцарапала, какая трагедия. Завтра приедут люди и все исправят. Денег нет на новый бампер?
— Лучше бы я сел за руль, — ворчал мужчина, направляясь к холодильнику и извлекая из него початую бутылку импортной минеральной воды. Он жадно припал к горлышку, жидкость текла по подбородку.
— Ты пьяный, — фыркнула женщина. — Тебе нельзя за руль.
— Неужели? — изумился мужчина. — С каких это пор мне пьяному нельзя за руль? Дума приняла соответствующий закон?
— С таких это пор, что рядом с тобой сидела бы я, — отрезала супруга. — Хочу еще немного пожить, дорогой. Будешь наедине с собой — носись в каком угодно состоянии, хоть в лепешку разбейся. А со мной такие номера не проделывай. Вы с этим гадким прокурором выжрали литр виски, и куда в вас столько лезет? Господи, терпеть не могу эту пошлую личность, почему я должна присутствовать на ваших «официальных приемах»? — Женщина не дождалась, пока супруг возьмет у нее плащ, разоблачилась самостоятельно и повесила верхнюю одежду на плечики. — Он такой скользкий, ехидный, смотрит так, словно хочет меня изнасиловать. И жена под стать — вульгарная, грубая, ржет, как сивая кобыла. Откуда они выкапывают такие бородатые несмешные анекдоты? Все, дорогой, я в шоке, иду спать, моей тонкой натуре требуется долгая реабилитация.
— Не забудь помыться, — грубовато гоготнул мужчина, неловко стаскивая ботинки. — И хорошенько отдохни, пока будешь мыться. Через пять минут я приду к тебе в спальню. Вот только навещу нашего бледнолицего друга…
— Господи, мужчины, вам нужно только одно… — Женщина картинно закатила глаза и прошла в гостиную, чтобы посидеть немного в кресле, дать отдых натруженным ногам.
— Мы хотя бы знаем, что нам нужно, — фыркнул глава семьи, пинком отправляя ботинки под обувную полку. — А вот вас, баб, хрен поймешь. Только красивую жизнь подавай — и чего она стоит и в каком дерьме приходится купаться, вас это уже не волнует…
— Превосходно, у нас в гостиной нет света, — обнаружила супруга, щелкая туда-сюда выключателем. — Что за ерунда, дорогой? Наша домработница, на которую ты смотришь, как на пареную форель, ушла два часа назад. Могла она устроить такую провокацию?
— Что ты несешь? — зашипел мужчина. Он бесцеремонно отстранил супругу и вошел в темную гостиную. Вечно эти бабы… В прихожей со светом все нормально, а в гостиной кончился? Перегорели все восемь ламп одновременно? Он не видел, скорее почувствовал, как что-то устремляется на него из кресла! Порыв, качнулся застоявшийся воздух. Он что-то сдавленно прохрюкал, попятился в проем, но угодил хребтом в косяк. Какого черта? Грабят! Закрученный удар по лбу тяжелым предметом «типа кулак» — и мужчина лишился чувств…
Он очнулся довольно скоро — от ноющей боли. Он находился в собственной спальне — здесь же, на первом этаже. Окна задернуты, горел приглушенный свет. На кровати лежала жена, связанная по рукам и ногам. Она мычала, пучила глаза — рот был замотан, извивалась, но не могла даже упасть с постели — проваливалась в мягкую перину. А вот ее супруг был почему-то не в кровати. Он практически висел на стене в распятом положении! Руки растянуты, привязаны к стоякам парового отопления. Его носки едва касались пола, отчего все тело сводило судорогой, он испытывал потрясающую боль. Мужчина задергался, издал душераздирающий стон и снова чуть не лишился чувств. Он что-то хрипел, кричать в полный голос не мог — скрученные голосовые связки в этот час работали довольно скромно. Туман клубился перед слезящимися глазами. Запотели стекла очков, висящих на носу. Он видел, как кто-то приближается — неторопливо, беззвучно. Мужчину пронзил неописуемый ужас. Он затрепетал, как флагшток на ветру. А этот монстр был уже рядом. Бледная тушь вместо лица, но явно мужчина — сравнительно рослый, прямой, как стояк, к которому его привязали. Мутный силуэт колебался перед глазами. Палач с любопытством разглядывал свою жертву.