— Соседей всех допросил? — спросил он помощника.
Черемисов глянул в свой ежедневник, пошевелил губами.
— Да, двенадцать домов опрошено.
— Жильцов двенадцати домов ты допросил или это двенадцать вместе с теми, что попали под «подворный обход» у оперативников? — строго попросил уточнить Пугачев.
— Ну… да. Я допросил восемь, осталось еще четыре, но объяснения из полиции мне уже передали. Все равно информации там ноль.
— Владимир, ты же не первый день работаешь следователем. Ты прекрасно знаешь, что вопросы надо уметь задавать. Пока сам не убедишься, что информации ноль, за других не говори. Как продвигаются дела с установлением личностей погибших?
— Не установлена личность только одной женщины и ребенка. Более глубокие экспертизы пока результата не дали.
— В смысле?
— В смысле установления причин смерти, Иван Трофимович. Должно же быть что-то типа отравления угарным газом. Восемь человек, и никто не выбрался при начале пожара — этому должна быть причина.
— Это точно, — согласился Пугачев.
Выразить свое согласие такой короткой и ничего не значащей фразой ему пришлось. Но на самом деле Иван Трофимович увидел для себя одну очень заметную вещь, которая, правда, ничего не объясняла, но в глаза бросалась. Девять человек умерли, так и не выбравшись из двух автомашин, когда те загорелись. Странно, но бывает. А потом в соседнем районе во дворе загородного дома расстреливают десятерых человек. Бандитские разборки? На улице две тысячи тринадцатый год, а не девяносто первый, но и это может быть. И вот спустя небольшое количество времени в Романовском, в частном доме, погибают восемь человек. И опять никто не успевает выскочить из огня.
Но главное, в каких количествах трупы появляются. Собственно, в этом и есть первое сходство. Оно хоть и не выводит на конкретного преступника, но указывает на явление, которое имеет место. Кстати, Романовский район, Кочетковский район и снова Романовский. Слово «место» можно уже применить не в фигуральном смысле, а вполне в конкретном.
Второе сходство — никто не смог избежать смерти и даже не пытался. Бывает такое? Сомнительно. Девять жлобов, в том числе и мелкий, но все же уголовный авторитет, сгорели в машинах. Причина? Эксперт только развел руками. Предполагает, что сами виноваты. Например, баловался кто-то в машине чем-то вроде баллончика с нервно-паралитическим газом. А тот возьми и сработай. После того как машина и люди сгорели в бензиновом пламени, выделить что-то из легких практически невозможно. Там и легких-то практически не осталось, — выгорели. Но допустим! У этой братии и оружия навалом, и всяких спецсредств. Вон полиция целые арсеналы находит. Тогда придется допустить, что баловались с баллончиками одновременно в двух машинах и одновременно два баллончика сработали. Чушь!
Но в доме Никольченко хоть можно предположить, что пожар случился от неосторожного обращения с огнем в камине. МЧС как раз разбирается со своими экспертизами. Теоретически все могли упиться, а потом угореть. Могли. Но там двое детей. Дети могли угореть во сне, пока взрослые веселились. А одно детское тело нашли в гостиной. Спал там, где шумели взрослые? Жена с гостями внизу, а муж с какой-то пока неизвестной женщиной уединился наверху в комнате? Сверхнаглость с его стороны или до такой степени упились?
И еще случай в Кочетковском районе, где, образно говоря, тоже из десяти человек никто не смог спастись. Там, правда, понятно почему. Их просто перестреляли. Но вот это последнее и наводит на мысль об общности условий — убийство не только во втором случае в соседнем районе, но и в двух других. А это уже отвечает на самый первый вопрос о том, что имеет место. Имеет место преступная группа, предварительный сговор и организованное совершение преступления. И базируется эта ОПГ в нашем районе.
Обо всем этом Пугачев думал, давая задание Володе Черемисову. Думал, когда, продолжая потирать левую сторону груди, вышел в коридор, а когда он подошел к двери своего кабинета, то со всей отчетливостью понял, что работа предстоит кропотливая, потому что концов практически нет. Ни одного. Трупы, трупы, трупы. В большинстве случаев бандиты противоборствующих группировок. В последнем случае непонятен мотив убийств, но, возможно, мстят бывшему милиционеру или действующему частному детективу.
И тут Ивана Трофимовича вдруг осенило. Так вот же она, зацепочка, вот она, ниточка! Как раз эта неизвестная женщина и неизвестный ребенок. Хотя, возможно, какая-то знакомая, которая пришла в гости на гулянку. Нет, пустышка. Но мысль все равно продолжала зудеть в голове. «Не зуди, — сказал себе Пугачев, — ее все равно устанавливать. Установим, тогда и вернемся к этому вопросу».
Вернуться к нему Иван Трофимович попытался немного раньше. Через полчаса к нему привезли на допрос родственника погибшего хозяина дома. Того бывшего милиционера Игнатьева.
Задержанный вошел угрюмый, но на следователя смотрел без злобы. Напряженным взглядом он следил за Пугачевым, как тот складывал на столе бумаги, взял трубку телефона и вызвал какого-то Владимира.
— Вы, наверное, не курите, — вдруг сказал Игнатьев, — попросите вашего Владимира сигаретку принести.
— Дай ему закурить, — попросил Пугачев, когда Черемисов вошел к нему в кабинет.
Следователь пристально смотрел, как бывший майор берет сигарету, в знак благодарности кивает, прикуривает от протянутой зажигалки. Никакого волнения, выражающегося в дрожании рук, бегающих глазах, облизывании губ, судорожном сглатывании. Собственно, Пугачев этого человека не особенно и подозревал.
Игнатьев курил, глубоко и жадно затягиваясь. Смотрел он в этот момент не на следователей, а в окно. Было понятно: думает он не о своей участи, не о своем положении, а о чем-то другом, смотрит на это дело с профессиональной точки зрения. Запрос по поводу личности Игнатьева следователи, конечно, отправили, но это был абсолютно стандартный, дежурный запрос. Просто так было принято поступать. Но пообщавшись с Игнатьевым, Пугачев пришел к выводу, что человек этот с характером, но на скоропалительные действия не способен. Возможно, импульсивен, но эта импульсивность проявляется в людях подобного рода обычно в бытовых ситуациях. В вопросах чисто профессиональных они вдумчивы, предусмотрительны. Сейчас Игнатьев тоже что-то взвешивал.
— Покурили, Зосима Иванович? — вдруг спросил Пугачев. — Я попросил привести вас для того, чтобы задать вам еще несколько вопросов и отпустить. Да, да. Необходимости в вашем содержании под стражей я больше не вижу. Но это не значит, что я вас раз и навсегда вычеркнул из списка возможных подозреваемых.
Игнатьев ничем не выдал своей радости, только странно поглядел на Черемисова, который устроился за компьютером на соседнем столе, готовый вести протокол допроса. Он даже никак не прокомментировал сказанное, хотя Иван Трофимович ожидал какой-то иронии, типа «ценю вашу проницательность».
— Скажите, Игнатьев, при вас в дом приходил кто-то из посторонних во время той вечеринки?