— Ладно, давай о деле. Где эту Дарью можно увидеть? Есть у нее родственники, подруги?
Грош озадаченно почесал мохнатый затылок.
— Родни у нее нет, она сама-то не из наших мест, откуда-то вроде с Полтавщины. А подруг ей Кирьян заменяет. Хотя на малинах она бывать любит… У тебя клюет, — ткнул пальцем Грош.
Игнат резко подсек, не успел — по воде разошлись круги. Матюгнулся, насадил на крючок нового червя и вновь забросил удочку.
— Есть одна хата, куда Дарья частенько заходит. Нешухерная хата, ваши о ней не знают.
— Где она находится?
— На Поварской, — отвечал Грош, — там у нее подруга одна живет, малинщица. Они вместе в Москву приехали.
— Адрес дашь.
— Базара нет! Но я хотел тебя предупредить, Игнат, — проникновенно сказал Грош, — можно я тебя так буду называть?
Сарычев с интересом посмотрел на бродягу и отвечал в тон ему, серьезно:
— Можно. Не возбраняется.
— Думается, у тебя в конторе стукач завелся. Уж больно ловко Кирьян со всех малин уходит. А с недельку назад я милостыню на Мясницкой просил и видел, как он с каким-то человеком в подворотне беседовал. Тихо так, затаясь. На легавого тот человек смахивал.
— Как он выглядел? — не сумел скрыть волнения Игнат Сарычев.
— А вы все одинаково выглядите, — заверил Грош. — В кожаной куртке, маузер на боку. Разглядеть-то мне не удалось, видел его в профиль, да и то издалека, с такого расстояния много не увидишь. Худой, высокий… Если бы встретил, то не узнал, — честно произнес Грош. — Клюет! Клюет! — вдруг радостно завопил он.
Игнат опять подсек, удилище сильно изогнулось под тяжестью, и в воздухе на несколько секунд повис большой лещ. Блеснув широким боком, он плюхнулся в воду, подняв сноп брызг.
Не повезло. На лице Сарычева застыло самое настоящее горе.
— Черт бы ее побрал! — в который раз выругался Игнат. — Видно, крепко ты грешен, Грош, с тобой никакая рыба не идет.
— Масть не капает, — сдержанно согласился Грош. — Ну, я поканал. А ты кукуй здесь, — и, поднявшись с бревна, потопал по косогору.
* * *
— Мы-то гонцов по всему Подмосковью разослали, а он, оказывается, в Москве околачивается, — задышал в самое лицо Макей. — Кто бы мог подумать. Хотя, — призадумался малость жиган, — есть в этом свой резон, город большой — затеряться легче.
Кирьяну и самому показалось, что однажды в рыночной толпе он рассмотрел сутулую фигуру Пети Крохи. Он даже отправил следом за уркачом одного расторопного ерша, но тот неожиданно растворился в людском потоке. На протяжении нескольких дней Петю Кроху у этого рынка караулили шкеты, но никого, даже сколько-нибудь похожего на него, не обнаружилось.
За Петей Крохой имелось немало грешков, и самый страшный — резня жиганов в тобольском лагере.
В то время Петя Кроха был в лагере паханом, для большинства заключенных — это почти апостол, и его речам осужденные внимали так же трепетно, как откровению святого. Поначалу он относился к «идейным» с большой долей терпимости, считая их всего лишь заурядным течением в блатном мире. Он мог даже позволить себе вступить с ними в словесную баталию о том, что чтение газет так же вредно воровскому промыслу, как огрубевшие пальцы. И только когда уркачи стали терять лидерство, понемногу растворяясь в массе жиганов, он объявил им безжалостную войну. Для начала ликвидировав многих в своем лагере. А те, что остались в живых, с легкостью перекрасились в уркаганскую веру. Даже бывшие белогвардейцы, позабыв про голубую кровь, встали под знамена уркаганского братства.
В этом же лагере в то время отбывал срок и Кирьян, тогда еще молодой жиган. Петя Кроха, распознав в нем перспективного пацана, много раз пытался перековать его в свою веру. Получалось плохо. Лишь осознав, что упрямство может стоить ему жизни, Курахин сделал вид, что отошел от «идейных». А через шесть месяцев в лагере вновь оформилось крепкое ядро жиганов с Кирьяном во главе.
Первое, что сделали «идейные», когда вышли из подполья, так это объявили Петю Кроху «вне закона».
О приговоре старый урка узнал за три дня до окончания срока. К тому времени зона изрядно «покраснела», коренных уркачей осталось немного: кто уже успел отбыть срок, а кого перевели в другой лагерь, — зато «идейных» насчитывалось почти половина. Петя Кроха, окружив себя уркаганской порослью, оставшиеся дни провел в бараке, опасаясь удара заточкой. А откинувшись, растворился на воле.
Как-то жиганы отыскали Петю Кроху в Питере, на Васильевском острове. Когда он наслаждался пивом в одном из кабаков, ему на блюде передали накрытый белоснежной салфеткой нож с поломанным лезвием. Жиганы, не принимавшие традиций уркачей, любили поиграть в благородных разбойников. Именно это обстоятельство в очередной раз позволило Пете Крохе выжить. Вооружившись тесаком, он вышел через кухню, зарубив по пути двух жиганов, стоящих на стреме.
Будь на месте жиганов уркачи, все закончилось бы в тот же вечер. Они не стали бы устраивать театр, а, подкараулив приговоренного, воткнули бы ему перышко под лопатку.
Оказывается, Петя Кроха осел в Москве, и даже при каких-то делах.
— Ты не обознался? — спросил Курахин, все еще не веря в удачу.
У Кирьяна были личные причины ненавидеть Петю Кроху, но об этом не знали даже самые близкие к нему люди.
— Разве его с кем-то спутаешь? — удивился Макей. — Конечно, постарел с тех пор, как ты мне его показывал, но, как и прежде, каланча. За версту видать!
— Он был один? — осведомился Кирьян, откинувшись на спинку стула.
Курахин взял со стола колоду карт и повертел ее в руках. Стирки были копаными, тисненая масть легко прощупывалась чувствительными пальцами через узорчатую рубашку.
— Нет, с ним был какой-то бородатый хмырь, я его не разглядел, он спиной сидел, — честно признался Макей. — Он по сторонам все зыркал, как будто чего-то высматривал. Пива глоток сделает и опять на соседние столики смотрит.
— Может, легавый? — насторожился Кирьян.
Макей пожал плечами:
— Не думаю… Петя Кроха хоть и уркач, но не станет же он с легавым связываться, тогда его свои же затопчут. А глаза у того бородача нехорошие. Разглядеть я его не сумел, но такое впечатление, будто где-то уже встречал.
— Значит, говоришь, они не в первый раз там появляются?
— Не первый, халдей сказал, что уже бывали.
— Вот что сделаем… Возьми с собой жиганов и разберись с ними. Только чтобы аккуратно было, по-тихому.
— Не в первый раз! — сверкнул бесовскими глазами Макей.
Из соседней комнаты вышла Дарья. Барышня выглядела необыкновенно элегантно. На крохотной красивой головке белая шляпка. Платье длинное, приталенное, строго по фигуре. Одно слово — курсистка! Единственное, что ее портило, так это ярко накрашенные губы и множество золотых колец на пальцах. Дворянка посчитала бы подобное безвкусицей. А вот маре в самый раз будет.