— Запредельный! Где ты был?!
— Гулял, — кротко ответил я.
— Вижу! — выпалила она, смерив меня взглядом с головы до ног. — Целые сутки, Эван! Мы… чуть с ума не сошли!
— Тише, милая, твой муж будет ревновать, — скривился я, и вдруг до меня дошел смысл ее слов. — Мы? Кто это — мы?..
— Она и я, — сказала Йевелин, выходя в коридор. Мутный свет из гостиной золотил ее распущенные волосы. На ней всё еще было то мраморно-белое платье, только она смыла краску с лица, а глаза у нее оставались припухшими и чуть покрасневшими.
«Надо было мне дождаться Ларса», — подумал я.
Паулина, почему-то смутившись, отступила в сторону, будто не желая стоять между нами. Чего она ждала, что Йевелин бросится ко мне в объятия? Я вдруг понял, что и сам жду этого. Хотя мой вид к подобным нежностям и не располагал…
Йевелин смотрела на меня, но от того ли, что этот взгляд был каким-то очень особенным, оттого ли, что ее глаза изменились после долгих слез и бессонных ночей, я не мог понять, о чем она думает.
Паулина спасла положение, шагнув ко мне.
— Эван приведет себя в порядок, — тем же официальным тоном, которым она представляла меня аристократам в Ладаньере, проговорила она, — а потом спустится к вашей милости. Теперь, когда мы знаем, что всё в порядке, можно еще немного подождать, не правда ли?
На миг в глазах Йевелин, по-прежнему обращенных на меня, скользнул уже слишком хорошо знакомый мне ужас, и я был почти уверен, что она закричит: «Нет! У нас нет времени!», но она лишь кивнула и ушла обратно в гостиную. Паулина, будто только этого и ждавшая, вцепилась мне в руку и потащила по коридору.
— Сволочь, — прошипела она. Это до того напомнило мне Флейм, что я невольно усмехнулся.
— И давно она там сидит?
— Со вчерашнего утра! Приехала почти сразу за нами и ужасно испугалась, не найдя тебя!
Мне расхотелось улыбаться.
— Она что, всё это время была здесь?!
— Да. Сидела у окна, не спала и ничего не ела. Я… я потом предложила ей поплакать, но она сказала, что больше не может.
Если она хотела заставить меня почувствовать себя последней мразью, то преуспела.
Когда Паулина втолкнула меня в отведенную мне комнату, велев дожидаться слуг с водой и чистой одеждой, я спросил:
— И что же, ты больше не считаешь ее проклятой ведьмой?
Паулина посмотрела на меня как-то странно.
— Считаю, — вполголоса ответила она. — И… это еще хуже, Эван.
Куда уж хуже, подумал я, когда за ней закрылась дверь.
Темно и холодно; и, наверное, было бы страшно, если бы на его месте оказался кто-то другой. Джевген… или кто-то другой.
— Что же это такое?
Тонкие пальцы проводят по голой окровавленной женщине, размазывают и без того уже неузнаваемое лицо. Не дрожат.
— Статуя на могиле Ласкании Беллы уже второй месяц плачет солью. Ржавый Рыцарь и Стальная Дева не возвращаются и не оставляют никаких следов. И эти рисунки…
Эта мертвая, кровоточащая голая женщина, вышедшая из-под пальцев Проводника — недостаточная жертва, но… пусть она будет просто жертвой случайной. Пусть, так лучше… не страшно и… угоднее Демону, может быть?
— Безымянный, что же это? Я так нуждаюсь в твоем… совете…
Тонкие пальцы развозят смешанную с грифелем кровь, снова и снова, по кругу, там, где сердце случайной жертвы… случайной, ненужной… или нужной?
— Это знак, Безымянный? Ты хочешь ее крови? Или…
Пальцы вздрагивают: нет. Нет…
— Или это не ты… это ОН?
Кусок мертвого камня на алтаре тупо смотрит в пол. Или лжет, или не знает, что ответить.
Она стояла у окна, тяжело оперевшись предплечьем о раму и уткнувшись лбом в запястье.
— Ты спишь с королем, — напрямик сказал я. Это прозвучало как обвинение, чем, в общем-то, и было.
Йевелин медленно выпрямилась, полуобернулась через плечо, и я вздрогнул бы, если б в глубине души не был готов к тому, что увидел. Ее лицо стало непроницаемой глянцевой маской, как прежде. И даже страха нет в глазах: закрылась, заперлась от меня на сто замков и триста засовов, а у меня уже нет ни желания, ни сил, ни причин ломать эти ворота.
— А ты спишь с той чернявой дурочкой, — сказала она мягко и холодно.
— У короля есть фаворитка, — сказал я, игнорируя то, что она назвала Флейм дурой.
— То фаворитка, а я — шлюха. Его шлюха.
— Проклятье, Йевелин, тебе-то самой не противно?
— Нет, — ответила она и засмеялась тем же лживым, змеиным смехом, который очаровывал и отталкивал.
«Зачем ты здесь? — хотелось спросить мне. — И зачем здесь я? Ты знаешь? Тогда почему не говоришь?»
— А как же твой муж? — спросил я, по-прежнему стоя в дверях. Йевелин скользнула по мне быстрым взглядом, будто вспомнила, что почти всё время в замке Аннервиль я таскал тряпки маркиза. Сейчас на мне была одежда Ройса Перингтона, и я старался об этом не думать — я сам чувствовал себя мразью, рядясь в барахло аристократов, которых вроде бы давным-давно решил ненавидеть. Йевелин слабо улыбнулась, будто прочтя мои мысли, и я почувствовал, что бледнею.
— Ангус умер. Он остался защищать замок, а я сбежала через потайной ход. Я и его звала, я знала, что форт падет, но он не слушал. Потом я слышала в разговорах, что Зеленые насадили его голову на пику и выставили на крепостной стене вместо знамени.
Ее улыбка вдруг стала глупой. Она будто поняла это и, поднеся руку к губам, неловко кашлянула в кулак. Ее губы без краски были тонкими и очень бледными.
— Что в этом смешного? — спросил я.
— Не знаю. Наверное, ничего.
— Что ты делаешь? Опять?.. Проклятье, Йев, зачем… зачем ты…
— Эван, я старалась, — безмятежно сказала она. — Я почему-то думала, что скажу тебе всё и… не знаю… выздоровею! Как в сказках: придет прекрасный принц, поцелует принцессу, и заклятье спадет… А оно не спадает. Не хочет.
— Ты сама не хочешь.
— А кто хочет, может быть, ты? — с презрением ответила она и, легко подхватив юбки, двинулась ко мне. Я стоял, загородив собой дверной проем, и мог не опасаться, что она выйдет раньше времени, но, кажется, именно это она и собиралась сделать.
— С дороги, — спокойно сказала Йевелин, глядя мимо меня. Я взял ее за плечи, и она не отшатнулась, только обдала меня холодом глаз.
— Я хочу знать, почему ты спишь с королем.
— Хочешь? — сощурилась она. — Нет, в самом деле? Ладно: я делаю это, потому что я шлюха, сука, стерва и дрянь. Такое объяснение тебя устроит?