— Ах! Бесстыжий! И при гостях! — вскрикнула мадам де Куси и в гневе запустила в супруга кроличьим бедрышком.
Сир де Куси хохотал, мадам де Куси возмущенно бранилась, свита де Куси хрустела костями, менестрель верещал, тренькая по струнам и пытаясь перекричать гам, поднятый развеселившимися господами, а в лесу, меньше чем в лье от этой залы, висели на суку три разлагающихся трупа. Жуанвиль не знал, как долго ему и королю придется оставаться здесь и что задумал Людовик; он мог только ждать. И он ждал.
Прошло не более пяти минут. Потом Людовик сказал, по-прежнему сидя за столом, не двигаясь с места и не повышая голос.
— Довольно. Я король Людовик, и я пришел вас судить, сир де Куси.
В первый миг, как и следовало ожидать, слова его не оказали никакого действия. Большинство собравшихся их вообще не услышали, кто-то засмеялся, кто-то отпустил шутку, и никто не принял заявление всерьез.
— Эге, да он же вроде и не пил! — воскликнул один из рыцарей, а другой добавил:
— Да сразу видно было, что головой двинутый. Видать, в Палестине напекло!
Людовик встал на ноги и повторил, на этот раз громче:
— Я король Франции Людовик Девятый. Я пришел судить сира де Куси.
Едва Людовик встал со скамьи, Жуанвиль поспешно поднялся за ним следом.
Шум, гомон и смех понемногу стихли. Менестрель поиграл еще чуть-чуть, потом понял, что что-то стряслось, взял фальшивую ноту и смолк. Наступила тишина.
— Король Людовик, — фыркнула в этой тишине мадам де Куси, бросив презрительный взгляд на худощавого, высохшего, бедно одетого человека, который стоял напротив нее, пока сама она сидела на своем сундуке. — Да я скорей поверю, что наш Арно и впрямь потомок Арнаута Даниэля, чем в то, что вот этот — потомок Карла Великого!
Людовик молчал. Он дважды повторил свои слова, и теперь, когда их наверняка уже все услышали, не мог унизиться до уверений и доказательств. Он просто стоял и молча смотрел сверху вниз на сира де Куси.
Сир де Куси не засмеялся, в отличие от своей свиты, и не снасмешничал, в отличие от своей жены. Несколько бесконечно долгих минут он неотрывно смотрел на человека, которого принял гостем в свой дом, но который не съел ни крошки хлеба за его столом.
Сир де Куси не мог знать, но то был обычай, который король Людовик узнал от сарацин: не преломляй хлеба с человеком, которого не можешь с уверенностью назвать другом. Нарушение закона гостеприимства и вероломство гостя в чужом доме было одним из самых страшных грехов среди мусульман. И это был один из тех законов, которых, по мнению Людовика, недоставало в мире христиан, чтобы он стал раем на земле.
Медленно-медленно, будто столетний старец, сир де Куси оторвался от кресла и встал в полный рост. Он в самом деле оказался высок, но все-таки ниже короля. Теперь, когда они стояли оба, это было очень заметно.
— Король Людовик, — так же медленно проговорил он, не сводя глаз с неподвижного лица своего гостя. — Сам святой король Людовик в моей скромной обители… вот как… и без свиты… с одним оруженосцем…
Он замолчал. Было ли это угрозой? Жуанвиль вдруг ощутил холодный пот, выступающий на лбу и на шее. Такие, как этот сир де Куси, не брезгуют ничем. Закон ушел из Франции вместе с королем, а честь, пожалуй, ушла еще раньше; вместе с законом ушел страх, а вместе с честью — благородство. Сир де Куси, ничем не отличавшийся от тысяч подобных сиров по всей Франции, был простой разбойник, засевший в своем родовом гнезде, как в логове, не уважавший никаких святынь, не боявшийся никакого суда, даже — и особенно — суда Божьего. Мог ли он, этот рыцарь-разбойник, воспользоваться тем, что прямодушный до беспечности и благородный до глупости король Людовик явится к нему сам, да и не просто так — а арестовывать и, вы послушайте только, судить? Если он король — читалось во взгляде сира де Куси — то где его подданные? Если он полководец, то где его войско? С ним только и есть, что этот тщедушный оруженосец, которого щелчком перешибить — невелико дело. А там пожалуйте ночевать, ваше величество, да не в сарай, а в башню донжона, а завтра потолкуем, кто кого да за что арестовывать станет…
Был ли этот добродушный и беспринципный разбойник настолько самонадеян, чтобы захватить в плен короля Франции? Еще шесть лет назад Жуанвиль ответил бы на этот вопрос: нет, никто не может быть настолько глуп. Но Франция без короля была совсем не то, что Франция при короле. Слишком долгая безнаказанность сделала робких смелыми, смелых — наглыми, а врожденных наглецов — отпетыми негодяями, не знающими никакого предела в своем бесчинстве.
И неведомо, чем бы все это кончилось и насколько большим негодяем оказался бы сир де Куси, если бы в ту минуту в залу не вбежал мажордом, пронзительным криком возвещая беду.
— Господин мой, господин мой! Войско у ворот!
— Как? — гаркнул сир де Куси, круто разворачиваясь к нему и вмиг забыв о Людовике. — Блузье? Сейчас?!
— Не Блузье, мой господин. Король! Королевская орифламма, и знамен сколько глазу видать, помилуй нас Господь!
У сира де Куси отвисла челюсть. Если до этого мгновения он еще и принимал своих гостей за самозванцев, то теперь последние сомнения отпали. Он кинулся к бойнице и припал к ней, выглядывая наружу. Жуанвиль оглянулся на него, и в самом деле смутно слыша снаружи какой-то шум, какой могло производить большое количество людей. А потом в недоумении взглянул на короля, и тот — редкая радость в последние месяцы — улыбнулся ему, чуть виновато пожав одним плечом. Ну конечно… Слава Богу, Людовик все-таки был не настолько опрометчив, чтобы совсем одному соваться в логово беспутного сеньора, вполне способного, судя по его поступкам, на мятеж. Когда они были в аббатстве, король, вероятно, передал через монахов весточку своим войскам, часть из которых уже должна была прибыть в Венсенн. Разумеется, большая армия не успела бы подойти к замку Куси одновременно с Людовиком и Жуанвилем. Но большой армии и не требовалось, вполне достаточно было нескольких знаменосцев. Хотя — Жуанвиль в этом нисколько не сомневался — если бы понадобилось, король вполне готов был взять замок Куси штурмом и сровнять с землей. Он любил правосудие и не любил неповиновения ему (правосудию, а не себе лично), столь же сильно, как не любил ересь.
— Сир Ангерран де Куси, — сказал король, — я арестую вас за убийство трех фландрских юношей, тела которых до сих пор не преданы земле. Станете ли вы повиноваться? Отвечайте.
В нем ничего не изменилось — ни голос его, ни движения, ни осанка или лицо. Все было таким же, каким и в тот миг, когда он вступил в эту залу. Сир де Куси отвернулся от окна и посмотрел на короля безумным взглядом, словно было еще мгновение колебания, когда он размышлял, не стоит ли захватить короля и Жуанвиля заложниками и закрыть ворота. Но он быстро понял, чем ему грозит такой поступок. Он лишь отсрочит свою кару и сделает ее еще более страшной. А так… так ему грозит только суд за тех трех щенков… а от суда можно откупиться. Да, от любого суда можно откупиться.