– Здесь прятать его нельзя, – возразил Владимир Витальевич. – У меня Машка… Светланка с Лилькой – это мои дочери. У меня теща! А моя теща… ты, Ленька, знаешь ее.

– Павлик не у вас будет жить, – успокоил его Марин. – Но именно вы доставите парня в деревню, где снят дом. Если б и вы с ним пожили… но мы не настаиваем.

– А если преступники ни о чем таком не помышляют?

Человеку, привыкшему к обывательскому режиму, который не предусматривает резких скачков и поворотов, трудно свыкнуться с военным положением и повышенной личной ответственностью. Не дав согласия, он вынудил Марина разложить ситуацию на составные:

– Убийцы хорошо организованы и тренированы, знают, на что идут и что получат в случае неудачи. Устранить Ксению Эдуардовну тихо не вышло, произошел сбой. Теперь им нужно убрать последствия сбоя, а нам – просчитать, что они сделают в первую очередь. Поставьте себя на их место: чтоб задницу не подожгли, как надо поступить?

– Заставить молчать Леху, – предположил Владимир Витальевич.

– Сначала выманить, узнать, что ему известно, ведь Ксения Эдуардовна могла наболтать много чего. В этом заинтересован, прежде всего, заказчик. А как выманить одного, без сопровождения? Выкрасть самое дорогое – сына. Кстати, и Сабрину нужно спрятать. Ну, что смотрите, будто Америку открываю? Нет, я, конечно, могу ошибаться…

Но верилось в это после его расклада уже с трудом. Владимир Витальевич, еще имея массу вопросов, с готовностью заявил:

– Что я должен делать?

А Шатунов был уверен, что Володька поймет и простит, а главное – не откажет ему.

4

С утра он стоял у двери, нажав на кнопку звонка, и держал, пока Аня не открыла. На ее милом лице появилась приветливая улыбка, Анна отступила, приглашая его в квартиру, – приятно, когда тебе радуются. Идя за ней, Марин втянул носом воздух, от Аннушки пахло ванилью, жасмином… или лимоном и чем-то пряным – хоть кушай ее. Кстати, девушка правильная, ответственная, морально устойчивая, чтоб это узнать, не надо с ней пуд соли съесть. А подкрасить ее, приодеть, волосы в парикмахерской растрепать – красавица будет. Не знает она своих возможностей. Собственно, Марин приехал сюда, пожертвовав самой дорогой привилегией человека – сном, не ради Анны.

– Сестра твоя где? – осведомился он, заходя в прихожую.

– В своей комнате лежит.

– Заболела? – хмыкнул Марин.

– Ей, правда, плохо. Перекурила дряни всякой, теперь будет долго отходить.

– Ничего, я немножко полечу ее, можно?

– Ты говоришь загадками, но если поможешь мне справиться с Зойкой, обещаю поклоняться тебе как божеству.

Насчет поклонения шутка, конечно, но тем самым она разрешила распоряжаться в доме, и в первую очередь чернушкой, ему-то это и надо.

Зоя лежала на животе с закрытыми глазами, чистое от краски личико оказалось хорошеньким и молоденьким, а не безнадежно бледным и старым, как при первой встрече. По пути к кровати Марин подхватил стул, поставил у изголовья, оседлал его и громко-весело крикнул:

– Привет, Ноктюрна!

Она открыла один глаз, второй загораживал угол подушки. Глаз увидел Марина и не вспомнил его.

– Ты кто? – вяло поинтересовалась Зоя.

– Я демон, подобравший тебя на могиле и депортировавший с кладбища домой.

Очень сложно воспринимала она его извилистую речь, не поняла ни юмора, ни издевки, впрочем, глаз девочки встревожился. Марин, улыбаясь, он же чувствовал свое превосходство и про себя ржал над глупышкой, сложил руки на спинке стула, уложил на них подбородок и решил познакомить ее с собой:

– В свободное от кладбищенских забот время я подрабатываю в органах наркоконтроля. И сейчас ты мне выложишь, кто тебя шпигует марихуаной. Ну, чего зависла, Зойка? Я жду имена.

– А… – протянула она, разочаровавшись, а может, наоборот, успокоившись. – Ты мент… или полицай, да?

– Но, но, детка! Не слишком ли ты смелая? А в каталажку не хочешь проехаться? А посидеть на казенном фастфуде нет желания?

Зойка не реагировала на угрозы, скорей всего, не верила, что он причинит ей зло. Вот когда зло абстрактное, да обставленное таинственными ритуалами, да под воздействием массового психоза, оно рождает в душе суеверный ужас и членодрожание. А в жизни, не столкнувшись с настоящей жестокостью, неприукрашенным злом, чувствуешь себя вне досягаемости демона в джинсовом костюме и клетчатой рубашке. Марину некогда было разводить антимонии, он с деловой решимостью отставил стул, отбросил одеяло и всего одной рукой приподнял Зойку, взяв ее за ногу.

– Ааа! – завизжала она, задергалась, перестав походить на умирающую от передоза. – Чего привязался?.. Да пошел ты…

На шум прибежала милосердная сестра, Марин жестом свободной руки приказал не приближаться. Аня вжалась в стену, вытаращив глаза, ничего не понимая, а лишь наблюдая, как младшенькая извивается, вися на одной ноге, опираясь руками и второй ногой о кровать, вдобавок верещит:

– Мне больно, грязный ублюдок! (Выражение явно почерпнула из кинематографа.) Че пристал! Гад! Сволочь! Откуда ты взялся? Ма-а-ма!..

– Не груби старшим, – воспитывал ее Марин. – Либо договариваемся, либо укатаю тебя в асфальт как лишний элемент. Но прежде… прежде всю кровь из тебя выпью, Ноктюрна. И со мной ты не поборешься, я сильней.

Доказывая силу, он встряхнул девочку, та и завизжала:

– Ладно, ладно… Все скажу… Больно! Отпусти-и…

Отпустил. Зойка плюхнулась на постель, мигом сгруппировалась и отползла в угол между спинкой кровати и стеной. Потирая ногу, она злобно выстреливала в него зарядами из глаз и что-то шептала, видимо, готическую молитву, призывая на помощь чертей с упырями. А Марин снова оседлал стул и спокойно начал допрос:

– Мне известно, что старший у вас… – Забыл! Аню не хотелось подводить, ей же с этой дурочкой жить предстоит. Однако не было ситуации, в которой Марин потерялся бы. – Бог смерти… Ну?.. Называй его имя.

– Анубис, – выдала Зойка.

– Я настоящее имя спрашиваю.

– Мирского имени никто не знает. Он ни разу не был на собраниях.

– Да ну! А этот… Умбрик тоже не появлялся?

– Появлялся. Он принимал новеньких.

– Адрес?

– Не знаю! – Стоило Марину приподняться, сдвигая рукава рубашки и джинсовой куртки за локти, она замахала кистями. – Я покажу… я была у него… помню… но не помню цифр дома и квартиры…

Он окинул глазом комнату в идеальном порядке, благодаря старшей сестре, заметил черные вещи на спинке стула, сгреб их и кинул Зойке:

– Одевайся, едем к Умбре.

Марин скрестил на груди руки, дав понять, что ни отворачиваться, ни тем более уходить не собирается. Это был акт недоверия: она же дурочка, в окно может сигануть.