Впрочем, благородная леди всё равно вряд ли бы согласилась использовать подобный способ конспирации, даже несмотря на его очевидную эффективность.
Среди слуг, снующих по заполненному залу, Эд выбрал самого юного и подозвал его.
— Кто эта леди? — спросил он, неуловимым жестом опытного фокусника извлекая золотую монету и столь же неприметно перемещая её в ладонь мальчишки.
— Какая леди? — удивлённо спросил тот.
— Леди в чёрном плаще, которую ты только что пропустил в спальни.
— Да Гилас с вами, сударь, — ещё сильнее удивился тот, зажимая монету в кулаке. — Вовсе никакую леди я не отводил в первую комнату слева на втором этаже. Вам померещилось.
Эд благодарно улыбнулся и попросил ещё вина, главным образом чтобы отослать мальца и дать себе время докурить трубку. Дело, по большому счёту, не в том, что он маялся скукой, и даже не в том, что с тех пор, как он выехал из Сотелсхейма, у него ни разу не было женщины. И уж совершенно точно не в том, что он искал повод и средство оттянуть миг, когда прибудет к месту своего назначения…
Просто он заметил женщину, которая, хоть и действовала несколько наивно, однако же довольно успешно старалась остаться незамеченной. Будь на месте Эда кто-нибудь другой, он ощутил бы разве что досужее любопытство, усмехнувшись про себя забавной случайности. Но в жизни Эда Эфрина не бывало случайностей. Его жизнь стала намного труднее с тех пор, как он понял это — и одновременно намного легче, потому что с тех пор он не знал колебаний. Ныне нечто зависело от того, останется ли он на месте или поднимется наверх следом за таинственной леди. Что именно — он не знал.
Докурив и выбив трубку, Эд поднялся и вышел из обеденного зала в спальное крыло.
Это была хорошая гостиница, одна из самых дорогих в этой части Тортозо; Эд остановился в ней, зная, что теперь до самого Скортиара ему не встретится ни одной забегаловки подобного уровня. Здесь наливали хорошее вино, почти не разбавленное, практически не шарили по карманам, а публика подбиралась спокойная. За портьерой, отрезавшей Эда от сдержанного гула обеденной залы, царил почти непроглядный мрак. Лестницу он нашёл на ощупь; к счастью, она была достаточно крепка и даже оснащена перилами, видимо, специально для таинственных леди, пробирающихся по ним вслепую. Первую комнату слева обнаружить оказалось проще простого, несмотря на густой мрак, вползавший на второй этаж из нижнего коридора, ибо из-за закрытой двери доносились голоса. Два голоса, если быть точным. Женский и мужской. Оба сердитые донельзя.
Эд проверил, легко ли выходит меч из ножен, и придвинулся ближе.
Одним из немногих недостатков «Старого филина» были огорчительно тонкие стены.
— А я сказала вам, что это невозможно! Я устала повторять это снова и снова, Родерик, вы будто вовсе меня не слушаете!
— Воистину, у меня просто нет сил слушать ваши злые слова, лишающие меня разума. Но я не верю, нет, слышите, я не верю, что вы и вправду можете быть столь жестоки! Вы что-то скрываете от меня, я это чувствую…
— Родерик! Да вы оглохли, что ли?! Я прямо вам сказала: мой муж вот-вот узнает обо всём, и я не намерена…
— Так вы боитесь его мести! О, любовь моя! Если так, то вы ведь знаете, что ваш бедный, ваш потерявший голову Родерик положит и жизнь свою, и честь на алтарь взаимного чувства, коим…
— Вы скорее положите на алтарь мою жизнь и честь. Да пустите же мою руку, несчастный! И встаньте наконец с колен!
Нельзя сказать, чтобы эта ссора тайных любовников была Эду очень уж интересна или познавательна. Он больше трёх лет провёл при дворе конунга и наслушался подобных диалогов достаточно, чтобы на всю жизнь удовлетворить праздный интерес. В общем-то, глупо с его стороны было следить за этой женщиной — глупо и низко, если уж говорить начистоту, — и самым разумным, что он мог теперь сделать, было повернуться и уйти так же тихо, как он пришёл сюда.
Но он не ушёл. Он стоял и слушал, зная, что в его жизни ничто не происходит случайно.
— Ну, довольно. Я сказала всё, что имела вам сказать. Я ухожу.
— Постойте! Но ведь вы всё же пришли, пришли сюда! А это значит, что ваше сердце…
— У меня зубы от вас сводит, Родерик, — сказала таинственная леди голосом, говорившим о её чувствах много больше самих слов, и, чтобы не понять её, следовало и вправду быть кромешным идиотом. — Даже не знаю, от чего больше: от вашей глупости или от вашего упрямства. Я пришла только потому, что вы отказывались верить в подлинность моих писем, где я недвусмысленно говорила вам то, что повторяю сейчас. Кстати, вы обещали, что вернёте мне их… и я, кажется, просила вас отпустить мою руку.
— Я не могу, — мужской голос заговорил тихо и очень напряжённо, так напряжённо, что Эд невольно подобрался. — Я не могу отпустить вас.
— Что вы делаете? Это просто смешно. Я немедленно ухожу. — В женском голосе не было страха, лишь холодная непререкаемость.
— Вы никуда не уйдёте. Вы пришли ко мне, значит, вы хотите меня. Так было всегда, и не лгите мне больше…
Вместо ответа на сей раз раздался хлёсткий звук пощёчины. А за ним — крик. Сдавленный, приглушённый, исполненный больше гнева, чем страха, — она всё ещё не верила, что он посмеет зайти так далеко, и боялась себя выдать.
Разговор сменился вознёй и звуками яростной борьбы. Эд не стал больше ждать.
Они не заперли дверь — о, сколько множества разнообразных событий происходили в этом непредсказуемом мире из-за кстати и некстати запертых или, напротив, незапертых дверей! Впрочем, будь дверь заперта, Эду удалось бы её выбить, пусть и не сразу, так что в данном случае сие обстоятельство вряд ли имело критическое значение. Под ударом ноги Эда дверь отлетела к стене, и двое любовников, боровшихся на полу, одновременно вскинулись — как показалось Эду, с одинаковым испугом. Незадачливый господин по имени Родерик, успевший задрать юбку своей строптивой подруге, озабоченно моргал, косясь на направленное в его лицо лезвие меча.
— Да тут, я погляжу, творится сущий разбой, — с упрёком проговорил Эд. — Будьте любезны оставить леди в покое, сударь.
— Кто вы такой? Убирайтесь вон! — выкрикнул Родерик с гневом, за которым явственно проглядывало замешательство — не было похоже, что он мнит себя умелым бойцом. Подмятая под ним женщина, как ни странно, промолчала. Эд покачал головой.
— Боюсь, что это исключено. К тому же, поскольку я и так уже нарушил ваше уединение, у меня нет ни малейшей причины позволить вам уединиться снова. Кстати, если я не ошибаюсь, здесь происходит адюльтер, чего моя честь никак не позволяет мне одобрить и чему я никоим образом не могу потворствовать. Отпустите леди и встаньте, сударь. Я не стану повторять в третий раз.
Скрипнув зубами, неудавшийся насильник разжал руки и неловко поднялся. Эд несильно кольнул его в грудь, заставив отступить на два шага. Он всё ещё не смотрел на распростертую женщину, но слышал, как шуршат её юбки, когда она оправляла их и поднималась с пола. Она так и не сказала ни единого слова.