Пока же Эд был единственным, перед кем открывалась такая перспектива. Юный Ортойя, племянник главы клана, мёртв — и это большая удача. Эд оказался единственным заслуживающим доверия свидетелем ночных событий — вряд ли кто придаст значение версии матушки Астры, шлюх и наемников, даже если признания будут вырваны у них на дыбе. Что же касается самого Квентина, то на этот счёт Эд не беспокоился.

Квентин Фосиган был единственным человеком в Сотелсхеймском замке и единственной фигурой в игре Эда, за которую он не беспокоился никогда.

Они доехали до особняка Эда, никем более не остановленные и не узнанные. Неподалёку от ворот Эд спешился и, дав знак Квентину спешиться тоже, указал ему на калитку в задней стене. Они тихо прошли туда; Эд вёл коня в поводу, Квентин шагал рядом. Эд отпер калитку, ключ от которой был лишь у него и у Магдалены, и провёл сына конунга на задний двор своего дома, погруженного в сон и мрак. Здесь не горело ни единого огня, луна спряталась за изгибом крыши, окна тоже были темны.

— Придётся вам устроиться на сеновале, мой лорд, — сказал Эд. — Сколько приключений всего за одну ночь, а?

— Хватит стыдить меня. Довольно, — сказал Квентин Фосиган очень тихо, и Эд смолк. В темноте он нашёл руку мальчика и сжал её. Тот ответил слабым ответным пожатием. Стараясь ни на что не наткнуться, Эд провёл Квентина к сараю и распахнул дверь. На обоих пахнуло пряным духом свежего сена. Всхрапнула лошадь.

— Изголодался, бедняга, — заметил Эд, потрепав коня по морде. — Идите вперёд, милорд, смелее. Закопайтесь в сено, не замёрзнете. Глядишь, даже понравится. А завтра поглядим…

— Как мне благодарить тебя, Эд?

— Не стоит, право же, мой лорд. Благодарить будете после, когда получите выволочку. Или не получите. Ну всё, тихо, а то слуг разбудим, — сказал Эд и потянул коня за поводья. Он сделал три шага от сарая, когда Квентин сказал:

— Эд, ты… ты действительно любовник моего отца?

Эд остановился. Повернулся к нему. В почти непроглядной тьме они встретились взглядами — и оба знали это, ощущали, так, как будто смотрели друг на друга при ярком свете дня.

— Квентин, — сказал Эд, широко улыбаясь, — не поверишь, но ты первый, кто прямо спросил меня об этом.

— И всё-таки? — настойчиво повторил тот.

— Ты изменишь своё отношение к нему или ко мне, если услышишь ответ?

Квентин Фосиган долго молчал. Потом ответил:

— Нет.

— Ну так и ни к чему болтать зря. Спокойной ночи вам, мой лорд, — сказал Эд Эфрин и повёл коня к конюшне.

2

— Входи, Эд. Мы ждали тебя, — приветливо сказал лорд Фосиган, милостивым кивком отвечая на его поклон, запоздавший на несколько мгновений, но всё же достаточно глубокий, чтобы не вызвать неудовольствия.

Конунг был в добром духе. Это — и тот факт, что он велел Эду явиться в малый зал для совещаний, где обычно читал после обеда, если не находилось более важных дел, дало Эду основания для преждевременного оптимизма. Приказ принёс паж, и, шагая галереями Сотелсхеймского замка без малейшего конвоя, не ловя на себе взглядов, сколько-нибудь отличавшихся от тех, что на него кидали обычно, и с порога заслышав ленивую беспечность в голосе лорда Фосигана, Эд расслабился.

Как уже было сказано, преждевременно.

— Подойди, — повторил лорд Фосиган, и Эд подошёл.

В зале, помимо них двоих, находились также конунгский референдий с одним из писарей, сенешал и слуга-виночерпий, смиренно стоявший недалеко от трона. Трон пустовал — конунг стоял у окна, заложив руки за спину; на его плечах была соболиная мантия, лысеющую голову обхватывал обруч. Референдий с писарем и сенешал, разумеется, стояли тоже — возле стульев, ожидая позволения сесть. Походило на то, что конунг созвал совет, а Эда вызвал между делом, напомнить, что на сегодня они запланировали пьянку, и шутливо пригрозить четвертованием, если Эд начнёт отнекиваться.

На несколько секунд он почти поверил, что именно так дело и обстоит. Но затем дверь за его спиной вновь распахнулась, и в неё ступил человек, которому, в точности как Эду, ровным счётом нечего было делать на конунгском совете… если только совет не был созван из-за него.

— Здравствуй, Квентин, — сказал конунг так, словно они не виделись очень давно.

Эд позволил себе обернуться — и увидел, как наследник клана Фосиган склоняется в поклоне, куда более глубоком и церемонном, чем поклон Эда. Когда Квентин выпрямился, Эд заметил, до чего бледно и неподвижно его лицо — и понял, что неизбежный разговор с отцом ещё не состоялся, точнее, вот-вот должен был состояться. Лорд Фосиган пристально смотрел на сына, придворные прятали взгляды, в полном молчании ожидая распоряжений великого конунга.

Великий конунг долго смотрел на своего сына, и Эд знал, чего тому стоило не отводить взгляда — равно как и знал, как важно было его не отводить. Затем, видимо, удовлетворившись результатами испытания, лорд Фосиган лучезарно улыбнулся и сказал своим не по годам звучным голосом:

— Что ж, все в сборе. Можно начинать.

«Начинать что?» — подумал Эд отрешённо. Он ничего не понимал. Присутствие в этой зале его и Квентина недвусмысленно намекало на предмет разговора; однако Эд не мог предположить, что конунг вздумает делать из проделки своего сына достояние всего двора. Частные дела если и обсуждались в присутствии советников лорда Фосигана, то лишь в том случае, если дело имело государственное значение — то есть если выдвигалось обвинение в измене… коего Эд, с какой стороны ни посмотри, ни в малой степени не заслужил.

Конунг прошествовал к трону во главе стола и сел. Выдержав положенную церемониалом паузу, принялись рассаживаться и остальные. Эд и Квентин остались на месте.

Конунг сделал знак мальчику-виночерпию и поднял глаза. Встретившись взглядом с Эдом, тут же перевёл взгляд на Квентина.

— Приблизьтесь, сын мой.

— Мой лорд, — сказал Эд громко и твёрдо, — осмелюсь спросить, уверены ли вы в необходимости свершаемого?

Что-то загремело, и всеобщие взгляды обратились к источнику шума — это референдий от возмущения уронил чернильницу, и теперь она катилась по каменному полу к ногам Эда, смотревшего лорду Фосигану в лицо и будто не замечавшему потрясённые взгляды присутствующих. Лорд Фосиган, впрочем, также игнорировал эти взгляды. Он без улыбки смотрел на Эда.

Затем, когда молчание уже понемногу становилось зловещим, конунг указал Эду на стул в дальнем от себя конце стола. Эд поклонился и занял предписанное место. Референдий покосился на него со смесью изумления и отвращения, подавшись в сторону, хотя их разделяло четыре стула. Впрочем, об отношении этого тугодумного прощелыги к себе Эд давно знал.

Какое-то время писарь ползал под столом, разыскивая чернильницу. Затем все наконец расселись и принялись ждать развития событий.

— Сын мой, — в наступившей тишине негромкий голос конунга звучал мерно и чётко, — мне стало известно, что сегодняшнюю ночь вы провели вне стен замка. Это правда?