Высокий эшафот. Очень высокий. Цепляет верхушкой смог, повисший над Городом. Солидно выглядит кресло Великого Инквизитора, которое, согласно поверьям, выше трона Президента и небоскребов. Короче, превыше всего.
Два десятка и один столб стоят, не падают, чтоб всем приговоренным хватило места. Вейте гнезда, господа, не стесняйтесь! Кучи сухого хвороста, огромные кучи. Гори-гори ясно! Чтобы не погасло! Гаденькие смешки, радостные…
Со всех концов растерзанной страны привезли вероотступников и колдунов, иудеев и магометан. Развелось мрази! Каленым железом клеймить! На костер! Поджарьте им пятки! Давно в Городе не было auto da fe, целых три дня, — народ соскучился.
Толкают в спину. Почему они всегда толкают в спину? Надо подняться по лесенке и сесть на доску, палач прикует. У палача такая работа, сдельная оплата — чем больше еретиков, тем жена довольней, детишкам будет что пожрать. И самому на винцо останется. И на рыжих красоток.
Святоши в сутанах удаляются: «Оставляем ваши души Дьяволам, стоящим у вас за спиной…»
Чего они шепчут? Старлей не слышит. Третий день — ни звука. Из ушей опять течет кровь.
«Побрейте этих собак!!» — ревет толпа, в лицо Старлею тычут длинным шестом с пучком горящего хвороста. Вспыхивает щетина.
Толпа довольна, толпа рукоплещет. Гудит одобрительной пчелой, роем одобрительных пчел. Шершней.
Под ногами пылает хворост — гори-гори ясно! — издевается ветер.
Жаркий воздух вокруг Старлея рыдает и стонет. Здравствуйте, соседи! Как здоровье ваше? Не жалуетесь? Руки-ноги в пламя сами протягиваете? Побыстрее чтоб? Господь любит вас, соседи!
Вспыхнул колпак, запылала туника. Смрадный дым спрятал Старлея от толпы.
Жар заставил отступить самых любопытных.
Трещат сучья. Весело. Сссучья.
А потом…
Он висел в центре огненного шара. Девственно голый, руки скованы оранжевой раскаленной цепью — и ни единого ожога, ни единой раны на теле. Balestilla, мancuerda, рotro? Младенец в лоне матери. Искры-уголья? Пуповина и плацента.
Чудо?
«Я же говорил вам», — звучал голос.
ЕГО голос. Добрый.
«Я Старлей, Сын Божий. Господь ниспослал меня искупить грехи ваши. Почему вы не верите мне?!»
Чудо?
Чудо…
«Чудо!!» — шелестело осенними листьями в толпе. Поначалу вполголоса, потом громче, и вот кто-то не выдержал — вопль ударил по ушам: «ЧУДО!!»
И воздух наполнился ароматами роз и жасмина. И сквозь брусчатку проклюнулась зеленая трава, и бабочки садились на плечи ЕМУ.
Схватившись за подлокотники, Великий Инквизитор встал. Его шатало. От страха? Смирения? Любви?
Сын Божий, сын божий, сын… — подламывались колени.
«Я пришел искупить грехи ваши! Дети мои, освободите меня! Верьте мне! Я — Сын Божий!»
И все они, испуганные, но с просветленными лицами, наконец, поверили.
…и Старлей завизжал, и запахло паленым мясом.
человек не прекращается
исчезая без следа
просто в память превращается
и собака с ним всегда
Алексей Цветков
Кир ехал на своем восьминогом жеребце по кличке Слейпнир вдоль железнодорожной насыпи. Быстро сгущалась ночь. Вдоль насыпи, в обильных зарослях крапивы и чертополоха влажно поблескивала роса. Жеребец больше не хромал, однако немилосердно косил на правый глаз и постоянно подергивал головой, будто пытался совместить поля зрения. У платформы со многими сходящимися путями тропинка кончилась, и Кир спешился. Он отпустил повод и хлопнул жеребца по крупу, и лошадь послушно потрусила назад, в темноту.
На платформе было безлюдно. Кир зашагал вдоль путей, забитых товарняками. Издалека доносился протяжный, то ли шакалий, то ли собачий вой. Так воют псы на полную луну — хотя никакой луны, ни полной, ни ущербной, не было в затянутом тучами небе. Некоторые вагоны были помечены косыми меловыми крестами. Пройдя еще немного, Кир заметил и того, кто помечал вагоны. Тощая невысокая фигура в ватнике и с большим гаечным ключом в руке. Человек временами останавливался и проверял сцепку вагонов, постукивал по железу, будто отыскивал полости и свищи. Когда Кир приблизился, обходчик обернулся. У него были большие темные глаза под короткой челкой и огромные уши, отсвечивающие белым над воротником ватника.
— Ну здравствуй, Кир.
— Зачем тебе такие большие уши? — спросил Кир.
— Это чтобы лучше тебя слышать, — ответил обходчик.
— А затем тебе такие большие глаза?
— Чтобы лучше тебя видеть.
— Зачем тебе такой большой гаечный ключ?
— А чтобы съесть тебя. — Обходчик улыбнулся. — Шутка. Чтобы быстрее отвинчивать болты.
Они присели, свесив ноги с насыпи. Обходчик достал пачку «Беломора».
— Будешь?
— Я бросил, — ответил Кир. — Два месяца без сигарет.
— Ну как хочешь.
Обходчик закурил. Помолчали. Под насыпью надрывались сверчки. В зарослях возился кто-то крупный, должно быть, давешняя собака.
— Ты вот небось все знаешь, — сказал Кир. — Ответь на вопрос: что мне теперь делать?
Обходчик пожал плечами:
— А что хочешь. Хочешь подержаться за мой ключ?
— Нет уж, спасибо.
— Была бы честь предложена. — Обходчик обернулся и уставился на Кира темными, без малейшего проблеска света глазами. — Триста миллионов лет назад я отправил своего человека на поиски беглеца, чтобы исправить сделанную не мной ошибку. Однако человечек мой заблудился. Выведи его на след.
— А что ты мне за это дашь?
— Я отдам тебе то, чего ты больше всего боишься, — улыбнулся обходчик. — Хочешь подержаться за мой гаечный ключ?
Кир покачал головой:
— А не обманешь?
— Я никогда не обманываю.
Кир поднялся с насыпи, отряхнул колени. Уходя уже, обернулся:
— Последний вопрос: что будет с теми вагонами, которые ты пометил мелом?
— На рассвете я отцеплю их от состава. Как видишь, времени у тебя не так много. Поспеши.
— Что ж, до встречи.
— Мы больше не встретимся. Так что давай уж попрощаемся как следует. — Обходчик протянул Киру ладонь, испачканную смазкой. Рукопожатие было холодным и цепким. Потом юноша отвернулся и, засунув руки в карманы джинсов, пошел в темноту. Обходчик проводил его взглядом.