Мне снилось, будто я пришел на похороны дона Педро. Небо, пышущее багрянцем, грозило раздавить лабиринт крестов и ангелов, раскинувшийся вокруг внушительного мавзолея рода Видаль на кладбище Монтжуик. Молчаливая процессия в черных покрывалах плавно шествовала вокруг портика мавзолея, представлявшего собой амфитеатр из потемневшего мрамора. Черные фигуры, шедшие в процессии, несли по большой белой восковой свече. В свете сотен языков пламени четко вырисовывался силуэт мраморной скульптуры скорбного ангела, горюющего на пьедестале. У подножия постамента зияла открытая могила моего наставника. В глубине могилы стоял стеклянный саркофаг. Тело Видаля, облаченное в белое, покоилось под стеклом. Глаза мертвеца были открыты, и черные слезы катились у него по щекам. Из толпы скорбящих выступила тень его вдовы, Кристины. Она упала на колени перед гробом, обливаясь слезами. Участники похоронной процессии вереницей проходили мимо покойного, и каждый клал на стеклянный гроб черную розу. Постепенно цветы полностью засыпали стекло, оставив на виду лишь лицо усопшего. Два могильщика опустили гроб в яму, на дне которой плескалась густая темная жидкость. Саркофаг заколыхался на волне крови. Кровь мало помалу просачивалась сквозь щели стеклянных запоров, и гроб медленно стал тонуть. Тело Видаля затопило, но прежде, чем его лицо окончательно погрузилось в кровь, глаза наставника пришли в движение, и он посмотрел на меня в упор. Взлетела стая черных птиц, и я бросился бежать, петляя по дорожкам необъятного города мертвых. Только отдаленные рыдания служили мне ориентиром в поисках выхода, и я сумел ускользнуть от темных фигур, то и дело заступавших путь: со стенаниями они умоляли забрать их с собой и спасти из царства вечной тьмы.
Меня разбудили патрульные, постучав резиновой дубинкой по ноге. Уже наступила ночь, и мне потребовалось несколько секунд, чтобы разобраться, кто передо мной — агенты службы общественного порядка или эмиссары смерти, посланные с особым поручением.
— Послушайте, сеньор, идите-ка отсыпаться после попойки в свою постельку, договорились?
— Как прикажете, мой полковник.
— Шевелитесь, или я упрячу вас за решетку. Посмотрим, как вам понравится такая шутка.
Меня не пришлось долго уговаривать. Поднявшись не без труда, я взял курс на свое жилище, надеясь добраться туда раньше, чем снова собьюсь с пути истинного и ноги сами приведут меня в третьесортный кабак. Дорога, на которую в нормальном состоянии я потратил бы десять-пятнадцать минут, в ту ночь оказалась раза в три длиннее. Наконец я чудом добрался до дверей собственного дома. Но надо мной, верно, висело какое-то проклятие, ибо я вновь увидел Исабеллу, на сей раз сидевшую и ждавшую меня во внутреннем дворике особняка.
— Вы пьяны, — заявила Исабелла.
— Наверняка, поскольку только в припадке белой горячки мне могло почудиться, что среди ночи я нахожу тебя, сонную, на пороге своего дома.
— Мне больше некуда идти. Мы с отцом поссорились, и он выгнал меня из дома.
Я закрыл глаза и вдохнул поглубже. Разум, отупевший от выпивки и горя, оказался не в состоянии облечь в приемлемую форму поток ругательств и проклятий, вертевшихся на языке.
— Ты не можешь здесь остаться, Исабелла.
— Пожалуйста, только на одну ночь. Умоляю вас, сеньор Мартин.
— Только не надо смотреть на меня как агнец, приготовленный к закланию.
— Между прочим, я оказалась на улице по вашей вине, — добавила она.
— По моей вине. Вот это мило! Не знаю, есть ли у тебя талант, чтобы писать, но больного воображения в избытке. Хотелось бы узнать хотя бы самую завалящую причину, чем я виноват, что сеньор папа выставил тебя на улицу?
— Когда вы пьяны, вы странно выражаетесь.
— Я не пьян. В жизни не напивался. Отвечай на вопрос.
— Я сказала отцу, что вы взяли меня помощницей и потому я отныне намерена заниматься литературой и больше не смогу работать в магазине.
— Что?
— Может, войдем? Я продрогла, и у меня онемела задница, оттого что я задремала на ступенях.
Я чувствовал головокружение, меня одолевала тошнота. Я возвел глаза к слабому сумеречному свету, проникавшему сквозь слуховое окно над верхней площадкой лестницы.
— Неужели это кара небесная, посланная для того, чтобы я покаялся в своей беспутной жизни?
Исабелла с любопытством проследила направление моего взгляда.
— С кем вы разговариваете?
— Ни с кем. Это монолог. Прерогатива пьяного. Но завтра с утра я намерен вступить в диалог с твоим отцом и положить конец бессмыслице.
— Не уверена, что это хорошая идея. Отец поклялся, что убьет вас, если увидит. Под прилавком он держит двуствольное ружье. Он такой. Однажды он застрелил из своей двустволки быка. Было лето, дело происходило близ Архентоны…
— Замолчи. Ни слова больше. Тихо.
Исабелла умолкла и уставилась на меня в ожидании. Я возобновил поиски ключа. В тот момент я был не в состоянии разбираться в хитросплетениях лжи болтливой отроковицы. Мне требовалось рухнуть в постель и забыться, причем желательно именно в таком порядке. Поиски ключей затянулись на несколько минут и явных результатов не принесли. Наконец Исабелла, не проронив ни слова, подошла ко мне и, покопавшись в кармане моего пиджака, который я уже обшарил сотню раз, достала ключ. Девушка показала его мне, и я обреченно кивнул.
Исабелла открыла дверь и помогла мне войти. Она довела меня до спальни, как инвалида, и уложила в постель. Девушка поправила подушки под головой и стащила с меня ботинки. Я посмотрел на нее в смятении.
— Успокойтесь, брюки я снимать не собираюсь.
Расстегнув пуговицы на воротнике, она присела со мной рядом, глядя на меня. И улыбнулась с печалью, не соответствовавшей юному возрасту.
— Никогда не видела вас в таком отчаянии, сеньор Мартин. Это из-за той женщины, да? С фотографии?
Она взяла мою руку и погладила ее, утешая.
— Все пройдет, поверьте мне. Все пройдет.
Помимо воли глаза мои наполнились слезами, и я отвернулся, чтобы она не увидела выражения лица. Исабелла погасила лампу на ночном столике и продолжала сидеть со мной в темноте, слушая, как плачет жалкий пьяный, не задавая вопросов и не предлагая иного участия, кроме своего присутствия и доброты, пока я не забылся сном.
7
Меня разбудили муки похмелья, капкан, сжимавший виски, и запах колумбийского кофе. Исабелла придвинула к кровати столик, на котором стояли кофейник со свежим кофе и тарелка с хлебом, сыром, ветчиной и одним яблоком. От вида еды меня затошнило, но я немедленно потянулся к кофейнику. Исабелла, незаметно наблюдавшая за мной с порога, тотчас приблизилась и налила чашку кофе, радостно улыбаясь.
— Вот, выпейте, он крепкий, и вы станете как новенький.