Семпере усмехнулся:
— Порой я думаю, что вы должны были бы быть моим сыном, Мартин.
Я посмотрел на букиниста, выглядевшего сегодня особенно старым и немощным — слабая тень сильного и внушительного мужчины, обитавшего по моим детским воспоминаниям в этом доме, и почувствовал, что почва уходит у меня из-под ног. Я шагнул к нему и, повинуясь безотчетному порыву, сделал то, чего не делал никогда за годы нашего знакомства. Я поцеловал его в лоб, испещренный старческими пятнами и осененный четырьмя седыми волосинами.
— Обещаете?
— Обещаю, — сказал я и направился к выходу.
20
Контора адвоката Валеры занимала мансарду в экстравагантном доме в стиле модерн, уместившемся под номером 442 на бульваре Диагональ буквально в шаге от пересечения с бульваром Грасия. Особняк, за неимением иных сравнений, походил на помесь башенных часов с пиратским кораблем, декорированную колоссальными окнами и зеленой мансардной крышей. В любом другом уголке мира этот образчик барочно-византийского великолепия объявили бы одним из семи чудес света или же дьявольским порождением больного ума художника, одержимого бесами. В квартале Энсанче в Барселоне, где подобные сооружения произрастали повсюду подобно клеверу после дождя, он вызывал лишь легкое недоумение.
Я ступил в холл, где обнаружил лифт, который показался мне творением огромного паука, который плетет не паутину, а соборы. Швейцар открыл передо мной кабину и замуровал в странной капсуле, которая начала подниматься вверх вдоль центральной лестничной клетки. Сурового вида секретарша открыла мне дубовую резную дверь и предложила войти. Я назвался и предупредил, что не договаривался заранее о встрече и меня привело в контору дело, связанное с куплей-продажей недвижимости в квартале Рибера. В ее невозмутимом взгляде промелькнуло какое-то странное выражение.
— Дом с башней? — спросила секретарша.
Я подтвердил. Секретарша проводила меня к кабинету, где в тот момент никого не было, и жестом пригласила пройти. Я сообразил, что помещение не являлось официальным залом ожидания.
— Пожалуйста, подождите минуту, сеньор Мартин. Я сообщу адвокату о вашем визите.
Следующие сорок пять минут я провел в кабинете в окружении шкафов, заполненных фолиантами размером с надгробную плиту и надписями на корешках типа: «1888–1889, Б. К. А. Часть первая. Раздел второй». Они пробуждали неодолимую тягу к чтению. Из широкого окна кабинета, выходившего на бульвар Диагональ, открывалась панорама города. Обстановка источала непередаваемый аромат благородной старины, настоянный на деньгах. Ковры и массивные кресла, обитые кожей, воссоздавали атмосферу британского клуба. Я попытался приподнять один из светильников, возвышавшихся на письменном столе, и прикинул, что он весит килограммов тридцать, не меньше. Большой масляный портрет, висевший над камином для солидности, навязывал самодовольное и довлеющее присутствие никого иного, как незабвенного дона Сопонсио Валеры-и-Меначо собственной персоной. Легендарного стряпчего украшали бакенбарды и усы, напоминавшие гриву стареющего льва, а его глаза, сверкавшие сталью, властвовали с того света над всем, что находилось в кабинете, неумолимо, как смертный приговор.
— Его уста немы, но если долго смотреть на портрет, то кажется, будто он вот-вот заговорит, — произнес голос у меня за спиной.
Я не слышал, как он вошел. Себастиан Валера двигался крадучись. Создавалось впечатление, что он большую часть жизни пытался осторожно выбраться из тени своего отца, а теперь, в пятьдесят с лишним лет, уже устал от бесплодных попыток. У него был умный проницательный взгляд, в котором таилось особое выражение, свойственное лишь принцессам крови и очень дорогим адвокатам. Он протянул руку, и я пожал ее.
— Сожалею, что заставил ждать, но я не ожидал вашего визита, — промолвил он, указывая на кресло.
— Напротив. Я признателен, что вы любезно меня приняли.
Валера улыбнулся, как улыбается тот, кто точно знает, сколько стоит каждая минута, и не упускает ни одной.
— Моя секретарша сказала, что вас зовут Давид Мартин. Писатель Давид Мартин?
Должно быть, помимо воли у меня на лице отразилось изумление.
— В моей семье всегда много читали, — пояснил он. — Чем могу быть полезен?
— Я хотел проконсультироваться с вами по поводу купли-продажи особняка, расположенного на…
— Дома с башней? — перебил адвокат, сама учтивость.
— Да.
— Вы знаете этот дом? — спросил он.
— Я в нем живу.
Валера пристально посмотрел на меня, сохраняя вежливую улыбку, а затем выпрямился на стуле, приняв вид настороженный и неприступный.
— Вы нынешний владелец собственности?
— В действительности я арендую особняк.
— И что вы хотели бы узнать, сеньор Мартин?
— Если возможно, я хотел бы уточнить, при каких обстоятельствах недвижимость перешла к Испано-колониальному банку, и получить какие-нибудь сведения о прежнем владельце.
— Дон Диего Марласка, — пробормотал адвокат. — Могу я спросить о причине вашего интереса?
— Казуистика. Недавно, при переделке дома, я нашел ряд вещей, по-видимому, принадлежавших ему.
Адвокат нахмурился.
— Вещи?
— Книгу. Или, вернее, рукопись.
— Сеньор Марласка был большим поклонником литературы. Более того, он написал множество книг по праву, а также по истории и на другие темы. Большой эрудит. Великий человек, хотя в конце жизни нашлись люди, пытавшиеся очернить его репутацию.
Адвокат заметил мое удивление.
— Полагаю, вам неизвестны обстоятельства смерти сеньора Марласки.
— Боюсь, что нет.
Валера вздохнул, словно решая вопрос, продолжать разговор или прекратить его.
— Вы ведь не станете писать ни об этом, ни об Ирене Сабино, правда?
— Нет.
— Обещаете?
Я обещал.
Валера пожал плечами.
— К тому же я вряд ли смогу сообщить больше того, что говорилось в свое время, — сказал он, скорее разговаривая с собой, чем со мной.
Адвокат бросил быстрый взгляд на портрет отца, затем обратил взор на меня.
— Диего Марласка был компаньоном и лучшим другом моего отца. Они вместе основали эту юридическую контору. Но он также, увы, был человеком тяжелым, подверженным длительным приступам меланхолии. И наступил момент, когда отец и сеньор Марласка сочли за благо расторгнуть партнерство. Сеньор Марласка оставил адвокатуру, чтобы посвятить себя своему главному призванию — литературе. Говорят, что почти все адвокаты втайне мечтают бросить практику и сделаться писателями…