Данила молча уставился в потолок. Пусть Ашот танцует, рассуждая на отвлеченные темы, Дану без разницы эти дрязги. Белый потолок навевал тоску. Жить не хотелось.
Толстяк чуть ли не вприпрыжку закружил по комнате, потирая руки и смешно надувая и так пухлые щеки.
– Ты чего валяешься, брат? Я ж сказал: собирайся.
– Куда? Зачем? – Данила сам себя едва услышал, говорить не хотелось.
– Как куда? – искренне удивился толстяк. – Наши ведь ждут. У Тихонова все собрались. Я вот за тобой примчался, чтоб ты тоже поучаствовал.
Грудь сдавило болью. В глазах стало мокро.
– Не все.
– Чего говоришь, брат? – Ашот открыл шкаф в дальнем углу палаты – тоже белый – и достал из него вещи Дана, но не черный балахон с последнего задания, а камуфляжную куртку и штаны из квартиры.
Данила крепко-крепко зажмурился. Как туда возвращаться, в квартиру эту, ведь там всё напоминает о Марише?..
– Не все, – повторил он тихо, а потом выкрикнул: – Наши не все! Мариши больше нет!
Ашот с удивлением посмотрел на него – мол, что за чепуху ты несешь, братишка, – и сказал:
– Если я говорю «все» – значит, все.
– Что?! – Дан вскочил с кровати. Ноги задрожали, он плюхнулся обратно.
Ашот кинул ему одежду:
– Одевайся, брат.
Не смея больше расспрашивать, боясь словами вспугнуть чудо, Дан стянул с себя больничную пижаму. Ашот же, как назло, замолчал и перестал пританцовывать.
Лишь на улице он открыл вновь рот:
– Кстати, Шамардина со вчерашнего дня никто не видел. Исчез, испарился просто. Его по острогу в розыск объявили.
Кулаки Дана непроизвольно сжались. Над острогом плыли черные, как сажа, дымы.
– Что это? – спросил он мимоходом, слишком возбужденный, чтобы обращать внимание на всякие мелочи.
– Не знаю, брат. – Ашот выглядел обеспокоенным.
* * *
Сердце тревожно стучало, ломая ребра, пробивая кожу и вырываясь из груди. Сердцу было тесно. Оно спешило, а ноги не поспевали!..
Растолкав заслон охраны у двери, Дан вломился в кабинет, в тягучий полумрак, пропахший пылью. Свалив с десяток пирамид из папок, он промчался мимо командира и боевых товарищей – и наткнулся на взгляд Мариши.
И обмер.
Жива!!! Лицо испачкано, балахон разорван, круги под глазами, царапины, волосы в беспорядке. Но жива! Жива!!! Картинка в глазах: она качает головой, опираясь на борт «таблетки», ее окружают зомбаки в форме, а потом – взрывы гранат, раскуроченный микроавтобус, бушующее пламя…
Он так много хотел сказать ей, но не мог вымолвить ни слова.
Безумная радость, счастье без конца и края, бескрайнее облегчение – коктейль из этих чувств захлестнул его. Голова кружилась, кровь пульсировала в висках. Данила замер, тяжело дыша, руки его поднялись в поисках опоры.
Она жива!
Но взгляд… Он отвык от подобных ее взглядов. Так неприступная Петрушевич смотрела на однокашника Сташева – до того дня, когда ее отец велел Дану отправиться в глубь Территорий вместе с Равилем. Она тогда ни во что не ставила Данилу, как на пустое место смотрела. Но ведь те времена давно миновали, разве нет?
– Мариша, ты… – Он шагнул к ней, зацепил стопку бумаг, чуть не упал.
– Я ж говорю, советник, уборка не помешала бы, – послышалось сзади. – Травмоопасно у вас. Даня, брат, ты поаккуратней, что ли.
Тихонов нахмурился:
– Молодой человек, смотрите под ноги. Вас одного ждали целый час, так еще и… А мы, между прочим, собрались здесь не личные вопросы решать. Оставьте девушку в покое, она много пережила.
– Я… – Дан растерялся. – Но я же…
– Мы наслышаны о ваших подвигах. Вспугнуть предателя, заставить его скрыться, когда он практически угодил уже в наши сети!.. – Тихонов едва не шарахнул кулаком по столу, сдержался в последний момент. – Остыньте, молодой человек. Ваши порывы слишком дорого нам обходятся.
В поисках поддержки Данила переводил взгляд с одного лица на другое. О чем это советник? Что он говорит? Гурбан хмыкнул и опустил глаза. Лица Маркуса невозможно было рассмотреть под балахоном. Фаза, казалось, дремал. Тихонов – тут все понятно. Ашот довольно ухмылялся – мол, как тебе сюрприз, а ты еще не верил. Мариша смотрела не на Дана, а на…
– А это еще кто? – вырвалось у него.
Только сейчас он заметил рядом с Маришей мужчину среднего роста, в форме ВС Ленинградской коммуны. Судя по погонам, в чине полковника. То есть личность довольно важная, не сержантик какой, не рядовой. Такой человек вполне может знать о планах Верховного совета.
Дан еще раз оглянулся – что за гусь? На сей раз все старательно отвели взгляды. Даже Ашот перестал скалиться и подмигивать.
Тихонов подошел к Марише, взял ее за руку и с чувством принялся трясти:
– От имени Совета и всего острога Москва благодарю за службу, младший лейтенант Петрушевич! За взятого вами «языка» я буду ходатайствовать о присвоении вам внеочередного звания. А то и представим вас к награде!
У питерского полковника, прослушавшего эту торжественную речь, вытянулось лицо:
– Прошу прощения, советник. Не узнаете меня? Полковник Самара. Я лично передал вам в руки Равиля. Неужели забыли?
Собравшиеся в кабинете дружно охнули. Этот мужчина пленил Равиля? Того самого, который не только привел Орду к Москве, но, будучи под слизнем, доставил кучу неприятностей Даниле и его товарищам?!
Мариша смотрела на полковника с искренним восхищением. На Дана, значит, с презрением, а на чужака…
– Мы были союзниками когда-то, – осадил питерца Тихонов. – Но теперь мы – враги. И с вами, полковник, поступят соответствующе.
Данила кивнул, поддерживая советника. А вот Мариша поступила иначе:
– Господин советник! Полковнику Самаре можно верить. Он наш союзник. Он добровольно перешел на сторону Московского острога. Он не мог смириться с тем, что Верховный совет предал само человечество! Скажи, Олег, чего ты молчишь?
– Наше командование использует зомби в своих целях, а мне как боевому офицеру это претит и… – Полковник пожал плечами – мол, что тут еще скажешь, и так понятно.
Тройной шрам на его лице придавал ему мужественности. Мариша прям залюбовалась им. Ущипнуть бы ее за локоть, чтобы так откровенно не пялилась.
– Если б не зомбаки, вы не дезертировали бы, верно? – Данила вовсе не пытался поставить полковника в неловкое положение, ему действительно интересен был ответ.
Лицо ленинградца покраснело.
– Но я не…
– Это все пустое сотрясание воздуха. – Тихонов подал знак своим бойцам, что топтались у двери. – Кто предал единожды, предаст вновь. Москва и так наводнена ленинградскими шпионами. Мы не можем доверять каждому проходимцу.