Заезжие маги бессильно разводили руками. Одо-лекарь отводил взгляд и мямлил что-то о минералах. Прекрасные принцы задарма уничтожали съестное. А какая-то блохастая шавка – перевертень! девка за пол-эре! – сподобилась?!
Чудо? Несомненно!
Когда Миляна закричала, что нельзя охотницу к палачу, ты же хороший, папочка, не надо, граф де Вентад, он же Бьярни-берсерк, он же Икки, сын Ёсиды, впервые в жизни готов был нарушить свое слово и отменить приказ, но… Пока он собирался с мыслями, дружинники проявили расторопность – уволокли лизоблюда в подземелье. Охотницу тоже подхватили, но замешкались, разглядывая обнаженные прелести.
– Стойте! – рявкнул де Вентад. – Девку под замо́к! Двое у двери! Воды ей на сутки!
Воины замерли, пот блестел на их лицах. Миляна смотрела на отца и плакала. Граф осекся, в груди противно кольнуло.
– Не открывать, как бы ни просила. Пусть валяется, под себя пусть гадит. Еды не давать. Все. Выполняйте.
Холодно, темно и одиноко. Очнулась, охнула. Значит, жива. Лучше бы сдохла. Дрожь сотрясала тело. Локти и колени распухли. Сыро, волосы слиплись, спины Гель не чувствовала. Зато безумно хотелось жрать, и в самом низу живота пульсировала боль. Где она? Что с ней?
Вспомнила пирушку, барона, гнев графа и трансформацию, легкую и непринужденную – мастер Трюгг был бы доволен. А дальше пустота без малейших намеков.
Эрик… Где он, что с ним?!
Казалось бы, какое дело Гель до рыжего парня? Таких, как он, сотни. Зачем он тебе, изменчивая?! Земляк? Ну и что, бывает, подумаешь. Всего-то пару раз поговорили. Хоть земляк, хоть кто с бугра. Это не повод на хозяина бросаться. Помогла ты ему, руку залечила – и что? Ему тебя благодарить надо, а не тебе из-за него на рожон переть. Барсом обернулась, сама не поняла как. Всего-то разок в Университете пробовала. А тут – вмиг, не задумываясь, под мечи загривок подставила. Хороша, нечего сказать.
Неужели это и есть любовь, о которой Гель столько мечтала?!
Она ведь давно перестала верить в эти побасенки для юных дев, сказки для дур.
…рыжий хохолок на бритой голове, смешной такой, задорный…
…улыбка – честная, открытая; и взгляд – не раздевает, но любуется красотой!..
Любовь?
Ага. Вляпалась.
Собака и кошка, две трансформации подряд – это тяжело, истощает. Сил нет, сердечко гулко стучит, легкие хрипят, ноги не держат. Только и остается, что валяться на полу. Едва не потеряв сознание, Гель крикнула:
– Эй, пожрать дайте!..
Услышали. Не дали. Только водичку пить разрешили. Всего одну плошку выставили, которой и в нормальном состоянии мало, а уж после оборотки… Зажали съестное. А ведь граф в курсе насчет аппетита изменчивых. Значит, он распорядился, чтобы помучить ее. Ладно, Гель, перебьешься, не впервой. Вот, кстати, подушка есть, а в подушке перья. Хорошая подушка, дорогая. Повезло просто – сырая темница, но с подушкой. Где такое видано, а? После клыков, ощеренных на хозяина, перевертню и соломы много.
А перьями можно давиться, плеваться ими, глотать, всем нутром вздрагивая, но жрать их, жрать! Надо хоть что-то в живот закинуть, хоть чем-то заморить голод. Гель и не такое есть доводилось. Хорошая подушка была, вкусная. Только мало ее. Мало!
Табурет погрызть? Платье разодранное, что на полу валяется? Помнится, на рукав винный соус пролила…
И подумать надо. Хорошенько подумать. Надо оно тебе, а, Гель? Ну, надо?! Парней, что ли, мало? Дружинники на тебя засматриваются. Брось, подруга, глупостями заниматься!
А вот мало. А таких, как Эрик, нет вообще. И не глупости это. Ради глупостей Гель не рискнула бы делиться после двух трансформаций – одной ей не справиться. Ее должно быть много. И чтобы с зубами и когтями. Тогда можно попытаться. Тогда точно получится.
Тело перевертня корежило, ломало и плющило. Кровь шла горлом, из носа лило. Только бы не закричать, только бы!.. А то засуетится охрана. В камеру дружинники не сунутся, но подмогу позовут. А внимание графских вояк сейчас ой как не в жилу.
Все, нет сил терпеть. Ну же, ну!..
И Гель таки разделилась.
Обычно все проще получалось. Но не сегодня. Ведь была девушкой, стала лайкой, а потом лайка стала девушкой, которая обернулась снежной кошкой, а кошка – человеком. Слишком много трансформаций, а в конце самая сложная да с голодухи – разделиться и так непросто, а тут… Боль была жуткая.
Но главное – у нее получилось. Остальное не важно.
Крысы лезли в щели, находили дыры в стенах. Явится граф с проверкой, велит открыть темницу, а там пусто. Сбежала пленница. Куда только подевалась? И невдомек будет охранникам, что, пока они байки травили о бабах и пирушках, уползали из камеры крысы, носиками воздух смрадный втягивая.
Ага, вот же он, красавчик со смешным хохолком! Его запах! А рядом гнильцой тянет – это мучитель Эрика. Он толстый, как хряк, мучитель этот.
И наверняка очень вкусный.
* * *
Сказано в Священной Книге Проткнутого: «Проклят всяк висящий на древе». А Эрика как раз определили на крест из досок. Хорошо хоть не прибили ржавыми гвоздями, а всего лишь привязали. Что бы это значило? Вряд ли пожалели по доброте душевной графа…
Эрик осмотрелся. Стены утопали во мраке, на полу валялись связка ивовых прутов, кожаные бичи. Взгляд скользнул по комнате: пышущая жаром печь, гаррота, скамейка, столб в щетине стальных шипов… Вокруг было много приспособ, чтобы доставить узнику максимум удовольствия – если, конечно, узник обожает боль.
– Нравится? – Палач вынырнул из темноты. Он такой же излишек, как Эрик. Живот у него под фартуком колышется, на голове грязный колпак с прорезями для глаз.
Колпак – это хорошо, ведь писаные красавцы людей не пытают. Малейшую привлекательность будущих катов в Университете незамедлительно устраняют, ломая носы, кромсая ножами щеки, прижигая губы. Так что колпак – самое то, чтобы скрыть уродство.
– Копчение! Замечательная пытка, требующая высоких профессиональных навыков. Молодой человек, вы знаете, что такое копчение? – Голос палача подобен скрипу несмазанных дверных петель. – Нет? Очень жаль. Не сумеете оценить всего великолепия пытки.
Если б у Эрика во рту не было кляпа, он хотя бы плюнул кату на колпак. Но увы.
– Окуривая едким составом, секрет которого не подлежит разглашению, я подвергну вас неимоверным мучениям. У вас выпадут волосы, жир будет сочиться сквозь поры, тело начнет с жуткой скоростью терять массу. Представляете, оно будет плавиться!
Колпак у палача розовый. Или красный. В отблесках пламени толком не разглядеть. Зато отлично виден стальной прут, засунутый в печь.
Палач подошел к стойке с колами, подбирает нужный, варианты ведь возможны. К примеру, тонкий гладкий кол, войдя в задницу, вмиг пронзит тело. В итоге не пытка получится, а казнь. А вот с помощью кола с опорными столбиками для регулировки глубины проникновения в пытуемого можно продлить страдания до седмицы и более. Все это Эрик помнил из курса введения в специальности.