— И вы способны отказать сыну в единственной для него возможности обрести память об ушедшем отце? — спросил Фермин.
Отец Фернандо разрывался между сомнениями и, как мне показалось, желанием вспомнить, возродить навсегда утраченные дни своей юности.
— Я предполагаю, ведь прошло уже столько лет, что вряд ли это теперь имеет какое-нибудь значение. Я все еще очень хорошо помню тот день, когда Хулиан рассказал нам, как познакомился с семьей Алдайя, и как это окончательно и бесповоротно изменило его жизнь, а он сам даже не заметил этого…
…Однажды октябрьским вечером 1914 года огромный автомобиль, который многие принимали за фамильный склеп на колесах, остановился перед шляпной мастерской Фортуня на улице Сан-Антонио. Из машины гордо выплыла величественная и надменная фигура дона Рикардо Алдайя, уже тогда одного из самых богатых людей не только Барселоны, но и всей Испании. Его империя, состоявшая из огромного числа предприятий текстильной промышленности, распространилась по городам и весям вдоль всех рек Каталонии. Десница дона Рикардо сжимала бразды правления финансовых учреждений и земельной собственности половины провинции, а шуйца, пребывавшая в постоянном движении, ведь сеньор Алдайя не признавал праздности, тянула за нужные ему нити и ниточки в парламенте, мэрии, различных министерствах, епархии и таможенных службах в порту Барселоны.
В тот вечер дон Рикардо, лицо которого украшали роскошные усы и королевские бакенбарды, и его непокрытая голова, внушавшая страх всем и каждому, нуждались в шляпе. Он вошел в мастерскую дона Антони Фортуня, бегло осмотрел представленный на витрине товар и, взглянув исподлобья на шляпника и его помощника, юного Хулиана, изрек следующее: «Мне сказали, что у вас, несмотря на довольно жалкий вид этого заведения, делают лучшие шляпы в Барселоне. Осень предстоит ненастная, и мне понадобятся шесть цилиндров, дюжина котелков, несколько охотничьих шапок и что-нибудь, в чем я смогу появиться в Кортесах в Мадриде. Вы записываете или надеетесь, что я буду повторять дважды?» Таково было начало трудоемкого, но весьма прибыльного дела, ради которого отец и сын объединили свои усилия, чтобы выполнить в срок заказ дона Рикардо Алдайя. Хулиан, регулярно читавший газеты, был прекрасно осведомлен о том, кто такой Алдайя и каково его финансовое положение, поэтому он сказал себе, что не должен подвести отца в самый важный и, возможно, переломный момент для его шляпного бизнеса. С того самого момента, как этот могущественный человек вошел в его мастерскую, Фортунь не ходил, а парил над землей от счастья. Алдайя пообещал, что, если останется доволен заказом, обязательно порекомендует заведение Фортуня всем своим друзьям. Это означало, что шляпная мастерская Антони Фортуня из дела достойного, но скромного, разом превратится в ателье высшей категории, чьи шляпы будут покрывать головы, головищи и головенки депутатов, алькальдов, кардиналов и министров. Неделя работы пролетела как в сказке. Хулиан на время забросил школу и проводил в мастерской, расположенной за магазином, по восемнадцать-двадцать часов в день. Сам Фортунь, полный энтузиазма, в порывах радости постоянно обнимал его и даже, сам того не замечая, награждал отеческими поцелуями. Шляпник, ослепленный нежданно обрушившейся на него удачей, дошел до такой крайности, что подарил своей супруге Софи платье и новые туфли — впервые за последние четырнадцать лет. Дона Антони Фортуня было просто не узнать. Однажды в воскресенье он даже забыл пойти к мессе, а тем же вечером, распираемый профессиональной гордостью, обнял Хулиана и сказал ему со слезами на глазах: «Дедушка гордился бы нами».
Одним из самых технически и даже политически сложных моментов в ныне уже почти забытом искусстве изготовления шляп был процесс снятия мерок. Дон Рикардо Алдайя обладал довольно специфической формой головы, которая, по словам Хулиана, своими очертаниями напоминала удлиненную и заостренную на концах дыню, а рельефом — бугристую неровную поверхность Центрального плоскогорья. Как только шляпник увидел голову этого великого человека, он тут же понял, что их с сыном ожидают немалые трудности, и был вынужден согласиться с замечаниями Хулиана насчет явного сходства черепа дона Рикардо с горным массивом Монтсеррат. «Отец, я, конечно, со всем уважением, но вы знаете, что снимать мерки с клиента у меня получается лучше, чем у вас, так как вы обычно начинаете нервничать и у вас дрожат руки. Позвольте же и на этот раз сделать все мне». Шляпник с облегчением согласился, и на следующий день, когда огромный «Мерседес-Бенц» вновь остановился у дверей мастерской Фортуня, Хулиан сам принял сеньора Алдайя и проводил его в примерочную. Дон Рикардо, поняв, что снимать с него мерки будет четырнадцатилетний мальчик, страшно разгневался: «Да где это видано! Чтобы мальчишка… Вы что, издеваетесь надо мной? Для того ли я дожил до седых волос?» Хулиан, прекрасно отдававший себе отчет в том, какой вес в обществе имеет данный персонаж, но не испытывавший перед ним абсолютно никакого страха, тут же ответил: «Сеньор Алдайя, волос-то что седых, что черных у вас как раз маловато. Макушка ваша напоминает скорее площадь Лас Аренас. Поэтому, если мы с вами быстро не прикроем ее одной из наших шляп, вашу голову начнут путать с новыми районами Барселоны, которые еще не успели озеленить». Услышав эти слова, шляпник почувствовал, что прямо сейчас, не сходя с места, умрет от разрыва сердца. Алдайя же устремил невозмутимый взгляд на Хулиана. А затем, ко всеобщему удивлению, громко расхохотался, впервые за много лет.
«Этот ваш парнишка далеко пойдет, Фортунато», — изрек дон Рикардо, который никак не мог, да и не особенно старался запомнить фамилию шляпника.
Вот так и выяснилось, что дон Рикардо Алдайя по эту самую свою макушку, так нуждавшуюся в шляпе, был сыт всеми теми, кто его боялся, заискивал перед ним и обладал талантом расстилаться под его ногами. Сеньор Алдайя презирал тех, кто был готов лизать ему зад, этих подхалимов и трусов, любого, кто демонстрировал хоть малейшую слабость — физическую, умственную либо моральную. Встретив простого паренька, еще совсем юного, но уже обладавшего чутьем и с завидным остроумием насмехавшимся над самим Алдайя, дон Рикардо понял, что нашел идеальную шляпную мастерскую и удвоил заказ. Всю неделю он с большой охотой приезжал к Фортуню, чтобы Хулиан снимал с него мерки и примерял новые шляпы. Антони Фортунь был в восторге, видя, как предводитель каталонского высшего общества хохочет над шутками и историями его сына, которого шляпник так и не узнал, с которым он никогда не разговаривал и который за все эти годы ни разу не проявил ни малейшего намека на чувство юмора. В конце той недели Алдайя, отвел шляпника в угол, чтобы поговорить с глазу на глаз.
— Вот что я скажу вам, Фортунато. Этот ваш сын — настоящий талант. И что я вижу? Он прозябает здесь, умирая от скуки и гоняя мышей в пыльной лавчонке.
— Но это весьма доходное дело, дон Рикардо, и мальчишка уже проявляет некоторые способности, хотя ему и не хватает усердия.
— Вы несете вздор. В какую школу он ходит?
— Ну, в городскую школу имени…
— Все эти школы — фабрики поденщиков. Если в юности оставить талант, гений без поддержки, он принимает извращенную форму и пожирает изнутри своего владельца. Необходимо направить его в нужное русло. Вы понимаете, о чем я толкую, Фортунато?