Я кивнул. Фермин продолжал спокойно, бесстрастно:
— Эти отметины — ерунда, хуже те, что внутри. Я выдержал под паяльной лампой час, а может, это была одна минута, не знаю. Но я сказал и имена, и фамилии, и даже размер одежды всех моих шефов и не шефов тоже. Меня выбросили в переулке в районе Пуэбло Секо, голого, обожженного, и одна добрая женщина подобрала меня и лечила два месяца. У нее коммунисты застрелили неизвестно за что мужа и обоих сыновей прямо на пороге дома. Когда я смог вставать и выходить на улицу, я узнал, что все мои начальники были арестованы и казнены через несколько часов после того, как я их заложил.
— Фермин, если вы не хотите об этом говорить…
— Нет-нет. Слушайте и знайте, с кем имеете дело. Когда я вернулся домой, мне сообщили, что и дом, и все мое имущество конфискованы правительством, и я теперь нищий. Работу найти не удалось. Чего было в достатке, так это дешевого вина — медленной отравы, которая разъедала внутренности, как кислота. Я надеялся, что рано или поздно оно подействует. Я хотел возвратиться на Кубу, к своей мулатке, и меня сняли с гаванского сухогруза. Даже не помню, сколько времени тогда просидел в тюрьме, ведь после первого года человек там теряет все, в том числе разум. Потом жил на улицах, где вы меня и встретили вечность спустя. Нас много таких было, бывших сокамерников, согалерников. Везло тем, у кого был кто-то или что-то, к чему вернуться, а мы, остальные, пополнили ряды армии обездоленных. Раз вступив в этот клуб, никогда уже не перестанешь быть его членом. Большинство из нас выходили только по ночам, когда никто не видит. Я сталкивался со многими подобными мне, но редко доводилось встретиться с ними во второй раз: уличная жизнь коротка. Люди смотрят на тебя с отвращением, даже те, кто подает милостыню, но это не идет ни в какое сравнение с тем омерзением, которое испытываешь сам к себе. Это как будто жить внутри мертвого тела, которое двигается, хочет есть, воняет, сопротивляется смерти. Время от времени Фумеро и его люди задерживали меня, обвиняли в какой-нибудь абсурдной краже или в том, что я лапал девочек у ворот монастырской школы. Очередной месяц в тюрьме Модело, побои, и снова на улицу. Я так и не понял смысла этого фарса, казалось, у полицейских есть определенный список подозрительных личностей, которых при надобности всегда можно задержать. Фумеро к тем порам стал уважаемым человеком, и однажды я спросил его, почему он меня не убил, как остальных. А он засмеялся и ответил, что есть вещи пострашнее, чем смерть. Что он никогда не убивает предателей, он оставляет их гнить заживо.
— Фермин, вы не предатель, любой на вашем месте сделал бы то же самое. Вы мой лучший друг.
— Я не заслуживаю вашей дружбы, Даниель. Вы с отцом спасли мне жизнь, и она принадлежит вам. Я сделаю для вас все, что в моих силах. В тот день, когда вы подобрали меня на улице, Фермин Ромеро де Торрес родился заново.
— Это ведь не ваше настоящее имя, правда?
Фермин покачал головой:
— Я его прочитал на афише на площади Аренас. Тот, другой — в могиле. Человек, который раньше жил в этом теле, умер, Даниель, хотя иногда он возвращается, в кошмарах… Но вы показали мне, как стать другим, и дали ту, ради кого стоит жить, мою Бернарду.
— Фермин…
— Не говорите ничего, Даниель, только простите меня, если сможете.
Он заплакал, и я молча его обнял. Люди стали на нас коситься, я отвечал им злобным взглядом, и они в конце концов решили нас игнорировать. По дороге домой у Фермина вновь прорезался голос:
— То, что я рассказал… прошу вас, Бернарде…
— Ни Бернарде, ни единой живой душе. Ни слова, Фермин.
На прощание мы пожали друг другу руки.
Я не спал всю ночь, просто лежал в постели при свете лампы и разглядывал свою сияющую авторучку «Монблан», которой я не писал уже много лет. Да, полезная вещь, вроде пары перчаток для безрукого. Несколько раз я собирался пойти к Агиларам и, так сказать, сдаться, но, подумав, сообразил, что мое неожиданное появление ранним утром в отчем доме Беа не улучшит ее положения. На заре, усталый и растерянный, я вернулся к своему обычному эгоизму и убедил себя, что лучшим выходом будет оставить все как есть, глядишь, само как-нибудь устаканится.
В магазине утром дел было немного, поэтому я дремал на ходу с изяществом и чувством равновесия танцора фламенко, по выражению отца. Как мы с Фермином условились, к полудню я притворился, что хочу пройтись, а Фермин якобы собрался в амбулаторию снимать швы, и отец, как мне показалось, проглотил обе эти утки с потрохами. Постоянная необходимость врать ему угнетала меня, чем я и поделился с Фермином, когда отец вышел ненадолго за покупками.
— Даниель, отношения родителей и детей основываются на тысячах маленьких невинных обманов. Подарки от волхвов, [95] мышка, которая уносит молочные зубы, и так далее, и тому подобное. Считайте, что это еще один обман такого рода, и перестаньте мучиться угрызениями совести.
Соврав в очередной раз, я в урочный час отправился к дому Нурии Монфорт, чьи прикосновения и чей запах хранились в укромном уголке моей памяти. Площадь Сан Фелипе Нери оккупировала стая голубей, рассевшихся на мостовой. Я рассчитывал найти Нурию Монфорт здесь с книгой, но на площади не было ни души. Под настороженными взглядами десятков птиц я огляделся в поисках Фермина, но тщетно; тот замаскировался настолько профессионально (не раскрыв мне заранее своего замысла), что моей наблюдательности для того, чтобы отыскать его, оказалось явно недостаточно. На лестнице имя Микеля Молинера по-прежнему значилось на почтовом ящике, и я подумал, что с этого и надо начать разговор с Нурией Монфорт. Ступеньки вели наверх в полутьме. Мне почти хотелось, чтобы ее не оказалось дома: никто не сочувствует обманщику так, как другой обманщик. На лестничной площадке я остановился, чтобы собраться с духом и изобрести предлог для визита. За соседней дверью надрывалось радио, в эфире шел конкурс на лучшее знание Библии под названием «Пароль на небеса», который увлеченно слушала вся Испания по вторникам в полдень.
А теперь, вопрос на пять дуро. Скажите нам, Бартоломе, под какой личиной является нечистый мудрецам из шатра в притче об архангеле и глупце в книге Иисуса Навина: а) козленка, б) торговца глиняной посудой, в) фокусника с обезьянкой.
Под гром аплодисментов в студии «Радио насьональ» я решительно шагнул к двери Нурии Монфорт и нажал на кнопку звонка. Эхо разнеслось по квартире. Я вздохнул с облегчением и собрался уже уходить, когда за дверью послышались шаги и в глазке загорелась точечка света. Я улыбнулся, глубоко вздохнул. Ключ повернулся в замке.