— Когда ты умел врать, ты нравился мне куда больше.
— Вероятно, меня все равно не допустят, — говорит Сильвер. — Надо же сообщать обо всех неблагоприятных изменениях в самочувствии.
— Твою ж мать! — Джек застывает одной ногой в машине. — Думаешь, эта штука как-то повлияла на твою проблему с сердцем?
— Вряд ли.
Джек обдумывает это с пару секунд, потом плюхается обратно и заводит машину.
— Ну их на хрен!
— Вот вам и научные цели, — подытоживает Кейси с заднего сиденья, и ее по-детски радостный смех вызывает у него улыбку и в то же время ранит в самое сердце.
Сильвер слушает, как Лили поет детям. «Мистер Солнце», «Майкл Финнеган», «Срази волшебного дракона».
Сегодня волосы у нее распущены, макияжа на лице не заметно, и она выглядит уставшей, думает он.
— Ну, и кто же она? — спрашивает Кейси, подходя сзади.
— Просто девушка.
Он оставил ее гулять по отделу художественной литературы, но она его выследила. На улице дождь, мощный летний ливень, барабанящий в окно книжного. В такие сильные дожди он скучает по своему детству, запаху резиновых кед, скрипу подошв по тротуару На часах час дня, но кажется, что на улице вечер. Он вдруг испытывает тоску и раздражение.
— Она симпатичная.
— Ага.
— Ты из-за нее сюда приходишь? — сразу схватывает все Кейси.
— Ага.
— И каков же расклад?
Он шикает на нее, хотя она говорит очень тихо.
— Никакого, — говорит он.
Кейси оглядывает его.
— Сколько ты уже сюда ходишь?
— Не знаю, — он уже жалеет, что взял ее сюда. Чувствует себя, как на допросе.
— Пару недель? — пытает Кейси. — Месяц?
Он смотрит на нее.
— Вот дерьмо! — роняет она.
— Ты очень много ругаешься.
— Разбитая семья.
— Иди к черту.
— Ого!
— Все, — ворчит он. — Пошли.
— Почему ты не пригласишь ее куда-нибудь? — дожимает Кейси.
— Я жду подходящего момента.
— Давай же, пап. Ты когда последний раз приглашал кого-нибудь на свидание?
Он чешет затылок, все еще мокрый после дождя, и пытается вспомнить. У него уже очень давно, много лет, вообще говоря, не было настоящих отношений. Он не знает, как объяснить тот полный паралич, который всякий раз сковывает его при виде женщины, которую ему хотелось бы пригласить на свидание. И его охватывает бешенство при мысли о долгих годах одиночества, которыми он обязан какой-то глубоко запрятанной робости и страху быть отверженным, который он не в силах преодолеть в нужный момент.
— Довольно давно, — отвечает он. Годы, думает он, хотя не совсем уверен. Хронология ему всегда не очень давалась.
— Она музыкант, ты музыкант, — говорит Кейси. — лучше не придумаешь. Ну в самом деле, пап, ты же был рок-звездой!
— Я был барабанщиком.
Кейс качает головой.
— И как ты не замечаешь тут горькой иронии?
Он пожимает плечами. С иронией он покончил много лет назад. Либо она, либо смерть от прописанных таблеток.
— Как испортить себе жизнь, так ты рок-звезда, — говорит она. — А теперь, когда надо и впрямь ей побыть и это тебе очевидно поможет, нате вам — ты всего лишь барабанщик?
Он смотрит на дочь, такую красивую и не по годам мудрую, и едва не плачет. Кейси словно считывает его мысли: она подходит и целует его в щеку. Он и не помнит, когда она в последний раз целовала его, и теперь велика опасность растаять. Она кладет руки ему на плечи и заглядывает в глаза.
— Пап!
— Да.
— Ты хорош собой. У тебя есть вот эта притягательность плохого мальчика, как будто ты опасный, но не сильно, понимаешь? У тебя добрые глаза и неотразимая улыбка, и жизнь помотала тебя ровно настолько, чтобы женщинам хотелось тебя спасти. Черт, даже мама переспала с тобой, а ведь она тебя ненавидит.
Он многозначительно смотрит на нее.
— Прости. Ты понимаешь, о чем я. Я к тому, что всегда считала, что у тебя от женщин отбоя нет.
Он качает головой.
— Не-а…
Она кивает, с одного слова понимая всю бездну одиночества, о которой он не в силах говорить вслух, и он благодарен ей за чуткость.
— Окей, — говорит она. — Значит, так. Мы отсюда никуда не уйдем, пока ты не пригласишь эту крошку на свидание.
— Лили, — говорит он.
— Что?
— Ее зовут Лили.
Кейси улыбается.
— Ну и славно. Давай, действуй.
Когда Сильвер подходит, она как раз опускается на корточки поправить защелку на чехле для гитары, так что он нависает над ней. И чувствует себя здоровенным и внушительным, поэтому немного отступает, но теперь дистанция слишком неловкая для разговора, и он делает шаг вперед, получается, он подошел, отступил, снова подошел, от этого он чувствует себя идиотом, а если она заметила его, то он и выглядит полным идиотом, так что он возвращается на исходную позицию и ждет, когда она поднимется, ощущая себя слишком огромным и неуклюжим в этом детском отделе с махонькими столиками и красными стульчиками в белых цветочках.
Она встает, закидывает гитару на плечо и наконец замечает его. Он никогда не видел ее так близко. У нее две еле заметных оспинки на лбу, прямо над левым глазом, а глаза оказываются больше, чем ему виделось, и их глубокий зеленый ему безумно нравится, даже несмотря на темные круги под ними. Она выглядит усталой, может, это похмелье. Он даже не представляет, ведь, хотя и давно ходит ею любоваться, он не знает про нее решительно ничего.
— Я совсем ничего о вас не знаю, — выпаливает он.
Она кивает, обдумывая этот пассаж.
— Существуют группы поддержки, — говорит она.
Сарказм. Или, может, острота. Трудно сказать.
— Сильвер, — представляется он и протягивает руку. Которую она пожимает.
— Я знаю, кто вы.
— Правда?
— Вы — парень, который приходит сюда каждые выходные и, как шпион, прячется за полками, пока я пою.
Он чувствует, как заливается краской.
— Простите.
— Ничего.
Он просто должен сказать что-нибудь умное.
— Мне нравится, как вы поете.
Теперь ее черед краснеть.
— Это всего лишь детские песенки.
— Знаю. И тем не менее.