— Знал, спрашиваю? — повысила я голос. — Как знал и то, за что тебя хотят убрать?
— Я боялся, — давясь слезами, ответил он, — Галушко говорил мне, что вы и есть оптовик! Что вы не собираетесь брать меня в долю и поэтому хотите меня убрать, а ни он, ни Погорельцов ничего не могут с этим поделать. Но они обещали, что постараются меня защитить.
— Дурак ты, Хрыкин, — сочно выдал Котехов. — Если бы Евгения Максимовна задумала тебя убрать, она бы это сделала в первый же день! Причем настолько чисто, что никто бы и заподозрить ее не смог в этом. Громче всех «держи вора» кричит сам вор! Это аксиома. Дальше рассказывай, Галушко.
— А что рассказывать? — пожал плечами бывший начальник охраны. — Этот недоносок пообещал выдать нас, если мы не возьмем его в долю, и тогда Погорельцов сказал, что от него придется избавиться. Мы разработали несколько вариантов, все они были удачными. И все были опробованы, но… постоянно везде вмешивалась госпожа Охотникова и все нам портила! Вовик ненавидел ее не меньше Хрыкина. Он предлагал и Евгению убрать. Обставить как несчастный случай. Кто бы усомнился в том, что телохранитель погиб, спасая своего клиента?
— Хорошо, а какую роль во всей этой катавасии играет Арчиров? — спросила я.
— Он прекрасно обо всем знал, имел с этого свою долю, но жутко боялся, что об этом пронюхают его хозяева. Собственно, Вовчик и поймал его на этом. Арчиров втихаря приторговывал на концертах травкой. Ему вечно денег не хватало. Во-первых, он пьет как лошадь, а во-вторых, играет на автоматах и в казино. Но Арчиров — трус, каких поискать, так что он никогда бы не решился сдать нас, а уж тем более шантажировать. Кстати, это была его идея — нанять местного телохранителя и ухайдокать его вместе с Хрыкиным. Погорельцов-то потом только предложил этот вариант, когда все наши прежние попытки провалились одна за другой.
— А кто придумал фокус с машиной?
— Это наша «домашняя заготовка», но с долей моей импровизации, — гордо сообщил Галушко, вообще, по мере того как он раскрывал свои секреты, он становился все более общительным. — Идея была проста: по мере возрастания дорожной тряски чека из взрывателя выпадает, он срабатывает под бензонасосом, взрывом срывает открученные гайки на рулевой тяге, и — привет родне.
— А как Славик угодил в больницу? — Я уже не давала Котехову вставить слово.
— Ну, это мой просчет, — вздохнул Галушко. — Точнее, не мой, а вот его, — кивнул он на понурого водителя. — Никто же не знал, что из этого концертного зала два выхода, поэтому Игорю была дана команда: как только он увидит вас, выбегающих из служебного входа, сбить Хрыкина машиной. В темноте он не отличил Славика от Макса, поэтому все так и получилось. Вообще, все последние покушения взялся устроить сам Погорельцов. Он и лампы менял, и трос на занавесе подрезал.
— Где сейчас Погорельцов? — жестким голосом спросила я. — Только не ври, что ты не знаешь!
Галушко уставился на меня с изумлением во взоре:
— Вы же сами мне говорили, что он снял квартиру и, скорее всего, отсиживается в ней. Лично я этого не знал, мы договорились встретиться на вокзале. Как только я доделаю все дела в гостинице.
— Что вы здесь должны были сделать, я догадываюсь, — кивнула я.
— А я и не собираюсь этого скрывать, — хмыкнул Галушко. — Один Хрыкин лежит в больнице, второй выбросился из окна! Пусть бы полиция разбиралась потом, кто из них кто.
— Стас, — попросил Олег оператора, — выключай камеру, снято. Евгения, выйдем-ка на минутку.
Мы вышли в коридор. Котехов достал сигарету и закурил. Я сделала то же самое.
— Что скажешь? — поинтересовался Олег, глубоко затягиваясь. — Серпентарий тот еще!
— Это верно, — не стала я спорить. — У тебя хоть что-то набралось по делу?
— Да, материала тьма, только все мимо.
— Почему?
— А потому что завтра же они откажутся от своих слов. Скажут, что журналист и телохранитель избили их, связали и силой заставили проговорить текст, который сами же и написали.
— Ну, знаешь ли, я от своих денег отказываться не собираюсь! И так на это дело столько сил потратила.
— Никто тебя не заставляет это делать. Арчиров, когда до него дошло, кому он тут изливал свою пьяную душу, аж протрезвел. Он готов любую сумму выложить, только бы его хозяева не узнали, чем он тут промышлял. Так что за свой гонорар можешь не переживать. Я о другом думаю…
— Это о чем же? — спросила я, немного успокоенная тем, что работала не впустую.
— Что нам теперь с этой кодлой делать?
— Сдадим их в полицию, и дело с концом.
— Как ты не поймешь — не за что их сдавать! Наркоты при них нет, в покушении на певца они не созна?ются, в подготовке — тоже.
— Не отпускать же их, в самом деле?
— Самому не хочется. Но, видимо, придется.
— Слушай, Котехов, у тебя же есть адрес этой съемной квартиры? Давай-ка смотаемся туда!
Олег почесал переносицу.
— А этих куда денем?
— Звони своим корешам в городское управление, пусть «приютят» сидельцев до утра.
— Сбрендила?! Ты знаешь, сколько времени?
— Второй час ночи, и что?
— А то, что полицаи — тоже люди. И по ночам они тоже любят спать, — веско ответил Котехов. — Вот если бы знать, кому Погорельцов наркотик сбыл, тогда — другой разговор. Тогда можно было бы оперов побеспокоить.
— Так я тебе и предлагаю съездить по тому адресу.
— Мы с тобой никогда ни о чем не сможем договориться, — выбросив окурок, с раздражением ответил Котехов.
— Слушай, их можно просто запереть в номере, отобрать телефоны и пусть сидят до утра, — нашла я выход.
— Не совсем удачная идея, — задумчиво проговорил Олег. — Но что-то разумное в ней есть.
— Чем это тебе не подходит моя идея?! Тут двенадцатый этаж, они, что же, по-твоему, самоубийцы, чтобы из окна прыгать?
— Слушай-ка, а мы ведь так и не выяснили, куда охранники подевались? Сколько их было?
— Четверо…
Не сговариваясь, мы вернулись в номер.
— Где твои «бегемотики»? — спросила я у Галушко.
— Они уже давно трясутся в поезде, — усмехнулся тот в ответ. — Кстати, очень уж им хотелось тебя повидать перед отъездом. Просто мечтали об этом! Особенно двое этого жаждали. Надеюсь, догадываешься, для чего! Погорельцов им не разрешил. Сказал, что и так они засветились тут выше крыши. Да и сам Погорельцов, я больше чем уверен, едет в том же поезде. Слушайте, господа хорошие, развяжите наконец-то мне руки, совсем уже затекли!
— Потерпишь, — пробурчала я сердито. — Ты себя не слишком-то вежливо вел, когда я пришла.
— Евгения Максимовна, — проговорил Галушко покорно, — я прошу у вас за это прощения. Вы же умная женщина, подумайте, какой для меня смысл оказывать вам сопротивление? Вас здесь трое, из них двое — крепкие мужчины. Да и вы, судя по всему, неплохо знакомы с правилами рукопашного боя.