Маленьким он просто боялся, потом думал, что этими сло­вами детей предостерегают, веля опасаться незнакомых вод. И вот теперь эти слова как будто всколыхнули в нем что-то, страх пропитывал Элифа до мозга костей, ему представились блестящие от крови клыки, хватающие его в темной глубо­кой воде. Страх успокоил его. Он был привычным. Во время обрядов в горах чем сильнее был страх, чем ярче приходило видение, пробуждавшее в нем чувства и разум волка. Есть ли что-нибудь за этой стеной? Он конечно же знал, что от не­го потребуется. Небольшая жертва, небольшой подвиг, что­бы приготовиться к будущей большой жертве. Только эта не­большая жертва оказалась не такой уж небольшой.

Все равно он должен ее принести, должен рискнуть. Это то самое место, явившееся ему в откровении. Факел замерцал и погас. Теперь тьма была совершенно непроницаема, и он ре­шился. Элиф отбросил никчемную головешку, несколько раз глотнул воздуха и нырнул, устремляясь к двум небольшим от­верстиям в скале, погружаясь все глубже в черные воды.

Холод сковал его, он задохнулся и вынырнул на поверх­ность, хватая воздух ртом. Он пытался нырять снова и снова, но с тем же успехом. Элиф знал, что нашел верный путь — он знал это из своих видений, — только он никак не мог ступить на него, это оказалось выше человеческих сил. Чтобы двигать­ся дальше, необходимо призвать волка, живущего в душе, как он призвал его, чтобы избавиться от стражников. Только для этого ему необходим враг, опасность должна воспламенить в нем гнев. Надо, чтобы стражники погнались за ним. Человек-волк понюхал воздух, чтобы сориентироваться в темноте. А потом отправился в обратный путь, возвращаясь в Нумеру.

Глава пятнадцатая
Засада

Аземар, Може и Змееглаз спустились по ступеням Святой Софии.

— Вон тот, у кого можно спросить, — сказал Змееглаз.

Он говорил на скандинавском языке свободно, с правиль­ным произношением, и Аземар ощутил неуверенность. Он-то перенял язык от родителей. Он говорил на нем вовсе не так непринужденно, как Може и мальчик, для которых этот язык был по-настоящему родным.

Змееглаз указал на монаха в темной рясе и с густой боро­дой, который спешно поднимался по ступеням собора. От­куда-то доносились жалобные слова:

— Отче! Я согрешил против неба и пред тобою и уже не­достоин называться сыном твоим; прими меня в число наем­ников твоих [14] .

Люди просили прощения за свои грехи, уверенные, что жуткий цвет неба послан Господом в наказание.

— Друг, — окликнул монаха по-гречески Змееглаз.

Монах остановился, переводя взгляд с одного чужестран­ца на другого. Он явно хотел бы оказаться от них подальше.

— Не говори моему спутнику того, что скажет монах, — взмолился Аземар по-гречески. — Это не принесет радости никому из нас.

Змееглаз пропустил его слова мимо ушей.

— Где в этом городе можно найти ученых?

— Вы не похожи на ученых, — заметил монах. — Дайте мне пройти.

— Наверное, тебе будет приятно умереть под стенами до­ма твоего бога, — проговорил Змееглаз, прикасаясь к руко­яти меча. — Я задал простой вопрос, не прошу у тебя денег, еды, вообще ничего не прошу, с чем тебе было бы жалко рас­статься. Будь же вежлив, и мы отплатим тебе тем же.

Монах огляделся по сторонам. Рядом никого не было, только одинокий нищий.

— Поищите в Магнавре, — посоветовал он, — если вам так надо.

Он обошел их и едва не взлетел по ступенькам огромного собора.

— Не говори об этом моему товарищу, — снова попросил по-гречески Аземар. — Я дам тебе денег, чтобы ты сохранил тайну.

— Мне не нужны деньги, — ответил Змееглаз на родном скандинавском, — я ищу приключений и дела для своего меча.

Аземар уставился в землю. Ну почему из такого множе­ства людей им посчастливилось натолкнуться на этого чи­стосердечного идиота?

— Куда пойдем? — спросил Може.

— В Магнавру. Я понятия не имею, где это, но сейчас узна­ем. Смотрите, вон идет какой-то придворный.

По улице шагал человек в белой тунике писца.

Може быстро взглянул на Аземара и улыбнулся.

— Кажется, мы справимся с работой раньше, чем предпо­лагали, монах, — сказал он.

Писец указал им направление, они сделали две сотни шагов и оказались под воротами, за которыми находилась Магнавра.

— Что, войдем? — спросил Аземар.

Он не представлял, что будет делать, если Може найдет Луиса. Наверное, сам бросится на меч рыцаря. Только он знал, на что способен Може. Аземар лишь немного отсрочит неизбежный конец.

— Пока понаблюдаем, — сказал Може.

— Зачем?

— Затем, что я должен присмотреться к месту, узнать его слабые и сильные стороны, чтобы понять, как лучше посту­пить. Я хочу остаться в живых после встречи с твоим дру­гом, но это у меня вряд ли получится, если действовать на­храпом. Здешние воины вовсе не глупы, и их здесь много. Наносить удар придется быстро и незаметно.

— Я могу сразить тысячу человек, — заявил Змееглаз.

Може засмеялся.

— Возможно, только мы, те, кто участвовал во многих вой­нах, не настолько уверены в себе.

Аземар ждал вместе с ними, не зная, что еще делать. Солн­це силилось пробиться сквозь плотные тучи, свет был сла­бый, ученый замерз. Они простояли довольно долго, когда он заметил, что вокруг них собираются какие-то люди. Из- за ужасной погоды все сидели по домам, но вдруг под воро­тами Магнавры собралась целая толпа — не меньше двадца­ти человек стояло у них за спиной, и столько же собралось впереди. И это было чрезвычайно странно, потому что ули­цы в целом были пустынны.

— Эй, парни! На пару слов.

Это заговорил лысый коротышка в бледно-голубом одея­нии. Он взял Аземара под руку. Еще один попытался взять так же Може, однако рыцарь сорвался с места и скрылся в пе­реулке.

— В чем дело? — спросил Аземар.

— Мы просто хотим поговорить.

— Но кто вы такие?

— Сорок крепких ребят, — сообщил коротышка, — а ты один, поэтому вопросы, если не возражаешь, буду задавать я.

Змееглаз держался поодаль.

— Он что, соглядатай? — спросил Аземар.

Коротышка ударил Аземара кулаком в живот. Монах ох­нул, ноги у него подкосились, и он осел на землю.

— Я слуга императора, — сказал Змееглаз, — а никакой не соглядатай. Эти люди мне не ровня, поэтому они не посме­ют меня тронуть.

От толпы отделился грузный мужчина в фартуке кузнеца и указал на Змееглаза пальцем.

— Пока ты ходишь в любимчиках. Но это не продлится вечно, и вот тогда мы придем за тобой, не сомневайся.