Book.

Что же это за огоньки такие? Буквы, символы... руны. Вот оно, верное слово. И что делают руны? Они скрепляют Все­ленную. Они связывают между собой то, благодаря чему су­ществуют смысл и рассудок. Они ключ к пониманию, фун­дамент и каркас здравомыслия. Однако они не для того, чтобы их видеть, чтобы их трогать, чтобы ими пользовать­ся. Умение делать все это — ключ к магии и к безумию.

— Мы связаны с легендой, которую рассказывает бог.

Бог намеревался поселить эти руны в ней, связать ее с соб­ственной смертью. Неужели он думает, что может обвести ее вокруг пальца, ослепить ее, приказывать ей? Воды струились вокруг нее, и она сосредоточилась на себе. Она больше не си­дела в озере из воды. Она сидела в озере из мыслей, видений и воспоминаний, в потоке слов, страхов, надежд и разочаро­ваний, струящихся между пальцами и падающих в темноту. Она могла управлять ими, изменять их направление.

Она видела в воде оставшиеся знаки, тосковавшие по сво­им сестрам. Ее смерть — самопожертвование — заточила ру­ны в озере, но не все. Некоторые бежали, испугавшись сво­ей судьбы, и каждая из них унесла в себе частицу бога.

Куда они отправились? И важно ли это? Она могла бы по­звать их, и они вернулись бы, освобожденные смертью, что­бы оказаться заточенными в озере. И тогда вечное представ­ление прекратилось бы.

Бог не принял в расчет ее магии. Он потребовал смерти ее матери и брата, однако он не понял, кто она такая. Он знал лишь то, что она волшебное существо, но не постиг ее истин­ной сути, а она норна, одна из трех сестер, что прядут судьбы всего человечества. Она засмеялась, поняв, что случилось. Бог по ошибке принял ее за одно из воплощений себя самого, пу­стой сосуд, в который он может поместить свои руны.

Ей было назначено умереть вместо него после того, как все ру­ны воссоединятся в ней. Однако же она опередила бога, пре­дала себя смерти раньше, чем он успел наполнить ее своей магией. Ему и в голову не пришло, что она тоже может вопло­титься в мире людей. Когда Один только попытался заявить на нее права, собираясь поместить в нее руны, вселиться в ее плоть, а затем отдать эту плоть волку, чтобы сам он мог жить, страдать и умирать снова и снова, она сделала то, что казалось ему попросту невозможным. Она сунула руку в поток, скру­тила струи, представив их множеством нитей, и вытянула те из них, которые, как она видела, принадлежат ее брату.

Нити подрагивали в подводном течении его амбиций, в го­рячих струях его зависти, и она переплела их, соткав судьбу убийцы. Брат убил ее и помешал исполнению воли бога.

— Один, — сказала она, — ты не сможешь жить во мне. Я сильнее тебя, мою магию нельзя сбрасывать со счетов. Здесь, у темных вод, что питают древо, на котором держатся все миры, я получу то, что мне причитается.

Сколько рун он попытался в нее поместить? Двадцать че­тыре, три восьмерки, что в сумме дают двадцать четыре, ма­гическое число, число бога. Когда двадцать четыре руны оживают внутри человеческого существа, тогда старый бог является, готовый принять свою малую судьбу на земле, чтобы избежать большой судьбы в вечности.

Он попытался сделать из нее свою жертву, как сделал это в прошлом с ее сестрами. Сестры? Разве она имеет в виду Стилиану? Нет. Другие сестры, связанные с нею навек.

Где же они? Урд. Верданди. Ее поразили эти странные име­на. «Может, они тоже обрели плоть, как и я?» Откуда только берутся подобные мысли? Из воды. Она увидела путь бога, кровавый след, протянувшийся через всю историю челове­чества. «Он должен заплатить за это!»

Ворона черно крыло,

Алые пятна на белом снегу...

В голове зазвучал чей-то заунывный голос. Он ей не по­нравился. Она не любит его, того, кто говорит. «Ты готова принять жертву?» Она знает его бесконечно долго, дольше, чем может вспомнить. Мертвый бог, Один, Геката, Мерку­рий — все это его бесчисленные проявления. Он где-то ря­дом. Она увидела холм, серый в свете раннего утра, и людей на дереве, задыхающихся в петлях, дергающих ногами в пля­ске бога мертвых. Она увидела золото, которое короли швы­ряют в мутные воды, рабов, связанных и утопленных, с оже­рельями мертвого бога на шеях — с удавками, затянутыми сложным тройным узлом.

Потом она увидела его рядом с собой в воде, в кровавом свечении камней, его распухшее лицо удавленника, черную веревку на шее, пустые глаза, устремленные на нее. Он бор­мотал лишенную ритма песню:

— Под виселицей восславляют меня,

под луной взывают ко мне;

три узла, три лица, три меня.

Трижды страдал я,

в жертву себе себя принося,

меж ветвей страшного древа.

Она слышала, как безумным фонтаном вырываются слова:

— Говорят, вошла ты в город осторожно,

постучалась в дом как вала.

И с тех пор простой гадалкой

ходишь средь людей.

Но личина не поможет скрыться...

Слова, кажется, обладали огромной силой. Они погреба­ли ее под собой, словно комья земли, и она протянула руки, чтобы разгрести их. Она услышала гул барабана, этот звук медленно и с трудом разливался у нее над головой. Воля бо­га была скована холодным железом вечной гибели, и она знала, что он предлагает. Смерть, снова и снова, которая рас­ползается темным пятном по светлому миру.

— Госпожа, — проговорил бог, — кажется, я знаю твое имя. Я принял тебя за кое-кого другого.

— За кого?

— За себя.

Его сознание парило над ней, казалось, холодные пальцы легли на лицо, отчаянно вытягивая, нашаривая символы, словно душа ее была дом, а он — скряга, выискивающий по всем углам монетки.

— Ты знаешь меня, старик. И я знаю тебя. Бешеный. Су­масшедший. Всеобщий Отец. Всеобщий Ненавистник.

— Я знаю тебя.

— Назови мое имя.

— Я не смею его произнести.

— Меня зовут Скульд.

— Разве ты смогла войти в мир живых?

— А разве я позволила бы тебе отправиться туда без меня?

— Но у нас с тобой уговор.

— Только до тех пор, пока ты честно соблюдаешь условия.

— Я буду честно соблюдать условия. Клянусь рунами, что соблюдаю, буду соблюдать!

Огромное серебристое дерево, доходящее до звезд, раски­нулось над ней. Символы в источнике сверкали, словно со­кровища с затонувшего корабля из детской сказки.

— Ты нечестно играешь с судьбой, Один, заставляешь нас разделять с тобой смерть, творишь странную магию, прино­сишь нас в жертву нам же. Посмотри-ка, что я соткала для тебя в этот раз.

Она протянула к нему руку. С пальцев свисали багровые нити, тянулись к богу, оплетали его бледное тело, притяги­вали ее к нему.

Он раскинул руки, разрывая нити, и замелькали образы: изможденное голодом, истерзанное тело девочки в пещере; светловолосая женщина, кричащая от боли, и волк, вгрызающийся в ее внутренности.