В четыре гребка монах оказался рядом с Офети и схватил его могучей рукой.
— Не выйдет, — сказал Офети. — Я утяну тебя на дно. Отпусти меня.
Жеан ничего не ответил, лишь погреб к берегу. Течение было сильным, но исповедник оказался еще сильнее, и он быстро добрался до суши и вытащил викинга. Огромный северянин лежал на холодной траве, выплевывая воду.
Жеан видел, как воины Ролло застыли на противоположном берегу, с сомнением всматриваясь в темноту. На этом берегу берсеркеры понемногу отступали к деревьям.
— Твои друзья уходят в лес, — сказал Жеан. — Нам бы лучше догнать их. Мне необходима твоя защита на пути в Сен-Морис.
Офети лежал на спине, раскинув руки, и пытался отдышаться.
— Как ты их видишь? Я в этой темноте не вижу дальше собственных сапог.
— Ты просто не в себе от холода, — сказал Жеан. — Отогреешься и тоже начнешь видеть.
Офети поднялся на ноги. Жеан поглядел викингу в лицо. Великан взирал на исповедника едва ли не со страхом.
— У меня прекрасное зрение, — сказал он. — Пойдем, пока отряд Ролло не набрался храбрости, чтобы переправиться. Благодарю тебя за то, что ты сделал для меня.
— Меня не благодари, благодари Господа. Никто не спасется и не погибнет без Его соизволения.
Офети кивнул.
— Будешь молиться со мной? — спросил Жеан.
Офети коротко засмеялся.
— Когда мы оторвемся от погони, я, если ты так хочешь, буду молиться с тобой. Если твой бог спас меня, господин Тюр не станет возражать, чтобы я поблагодарил его.
Исповедник улыбнулся. Уж не ради ли этого Господь освободил его от немощи — чтобы он обращал язычников? Очень может быть. Раньше он думал, что ни один из берсеркеров не вернется из Сен-Мориса. Теперь же перед ним открывался другой путь. Эти люди могут стать непревзойденными воинами Христа. Они впустят Иисуса и Его божественное присутствие в свои сердца и станут искоренять языческую ложь там, где пробьются ее всходы. «Господин Тюр» станет тем, кем и является на самом деле, — всего лишь тенью в истории.
— Пойдем же, — сказал Жеан. — Не отставай, если плохо видишь в темноте.
Они вдвоем вскарабкались на берег и побежали к кромке леса.
В Ладоге же, много лет назад, целитель сидел и ждал последнего, как он понимал, заката в своей жизни, который превратит реку в извилистую огненную дорогу, похожую на дорогу в ад. Целитель был из булгар — обычно жизнерадостный темноволосый человечек, одетый в желтые шелка, которые вовсе не шли к его бледному лицу. Олег спустился с башни к своим воинам, и целитель остался на крыше один, если не считать больной девочки.
Он покачал головой, вспоминая, как его предостерегал отец: «У тебя есть дар, но используй его с умом. Если будешь исцелять многих, боги начнут завидовать тебе».
Он, конечно же, не слушал, он исходил все дороги вокруг Киева, неся людям свое искусство. Продавал амулеты и снадобья, однако знал, что эти средства, изготавливать которые его научил отец, помогают постольку поскольку. Истинный секрет его успеха заключался в том, что в первые годы он лечил за гроши или даже бесплатно, просто за еду. И все, о чем он просил взамен, — если больной поправится, пусть расскажет о лекаре другим.
И у него получилось. Исцеленные восхваляли его, а покойники никогда не жаловались. На третий год работы недужные на всем востоке обращались только к нему. А потом он услышал, что Олег ищет нового лекаря. И он обрадовался, словно дурак, когда князь выбрал его, не понимая, что успех целителя зависит не только от знаний, но еще и от репутации и удачи.
Он поглядел на больное дитя рядом с собой. Девочка была такая горячая, что от нее запросто могла воспламениться крыша. И она, в чем нет никаких сомнений, сожжет заодно и его, если он не вылечит ее. У целителя мелькнула мысль, не прыгнуть ли с башни, чтобы спасти себя от мучительной смерти в огне. Он больше ничего не может сделать для княжеской дочки. Последняя надежда целителя заключалась в том, чтобы поднять больную на крышу пред очи бога Тенгри, Вечного неба, но из этого ничего не вышло.
И тут он вспомнил об одном амулете, подаренном ему незнакомцем, которого он повстречал на дороге в Киев. Он путешествовал тогда с отрядом хазар, которые шли на восток. Они развели костер и оставили на всю ночь, потому что ходили слухи, будто вдоль дороги рыщет одинокий волк. Целитель волков не жаловал и никак не мог заснуть. Разумеется, волки были повсюду — он слышал, как они воют на холмах, — однако, зная, что один из них бродит где-то рядом, более того, уже нападал на стоянку и унес козла, хотя мог бы схватить и ребенка, целитель никак не мог успокоиться.
Постепенно, в самый темный час ночи, когда облака поглотили луну и остался только свет лагерного костра, целитель начал дремать сидя, заваливаясь набок. Но низкое рычание рядом с ухом немедленно заставило его проснуться. Рядом с ним у костра сидел волк. Целитель раскрыл рот, чтобы завопить, но чья-то рука зажала его.
Прозвучал голос:
— Хочешь кричать: «Волк! Волк!» — но какого волка ты боишься? Того, что сидит у костра, или же того, что обитает здесь?
Он ощутил, как острый прут впился в грудь, а затем, когда рука перестала зажимать ему рот, он развернулся и увидел воистину странного человека. Он был высок, бледнокож, безбород, с яркорыжими волосами, торчащими из-под окровавленной волчьей шкуры, которую он носил, словно шаман, накинув волчью голову на свою, как будто зверь подкрался сзади и схватил его голову в свою пасть. Если не считать шкуры, пришелец был совершенно обнажен, и на его бледном теле, извиваясь по-змеиному, играли отсветы костра.
Целитель оглянулся, высматривая волка. Но тот исчез.
— Здесь был волк, — сказал целитель.
— Теперь он тут, — ответил незнакомец, снова ткнув целителя в грудь.
— Я не понимаю, о чем ты, господин, — сказал целитель.
— Честолюбие — это разве не волк, который преследует нас, загоняя на бог весть какие высоты? Поэтому повторю снова: волк тут. — И палец чужака в очередной раз ткнул целителя в грудь.
— Прекрати в меня тыкать, — возмутился целитель. — У меня синяк будет!
— Разве у тебя нет мази от синяков?
— Нет у меня мази.
— Что же ты тогда умеешь исцелять? Ведь, судя по твоим амулетам и снадобьям, ты целитель.
— Я...
— Головную боль можешь?
— Могу.
Незнакомец крепко стукнул целителя по голове.
— Ой!
— Тошноту?
— Да, я...
Рыжий заехал ему кулаком в живот, да так сильно, что съеденный ужин метнулся к горлу и целителя вырвало на землю.