Ее первые слова, гневные, громкие, не коснулись моих ушей. Как во сне, видела я, что девы, услыхав ее, стали собираться вместе. Страх сбивал их, как овец. Как во сне, видела я, что Очи приблизилась и стала поодаль, вся сжимаясь и отворачиваясь, будто боялась, что Камка пустит в нее свой чекан. И только тогда стала я понимать, что все происходит по нашей вине; двери моих ушей распахнулись, и я услышала слова Камки, обращенные ко мне:
— Видя, что тот, кто поручен твоей власти, готов к преступлению, почему не остановила его? Ты знала, что нельзя совершать такого, но не помешала. Ты не вождь и не воин и не смеешь больше себя так называть!
Я молчала. Все во мне знало: Камка права. Оправданием были бы любые слова.
— Вождь несет на себе гору, тогда как на всех возложены только камни. Вождь ведает сердцем, к чему приведут поступки. Ты же смолчала. Смерти достоин твой шаг.
Я слышала, как девы ахнули у меня за спиной, во мне же все осталось спокойным. Оглушившее равнодушие отошло, с каждым словом Камки ко мне как будто возвращалась воля.
— Ты неверно судишь! — вскричала вдруг Очи. Голос ее дрожал от гнева. — Это я охотилась, я взяла лук! Я обманула тебя, разве за это можно убить другого?!
Не оборачиваясь, я поняла, что ее глаза вскипают слезами обиды. А я думала, не умеет плакать моя Очи.
— Ты живешь как овца, не сознающая связей между событиями, — ответила Камка. — Разве не думаешь ты, что каждое задание, как и любой мой запрет, имеют причину?
Очишка молчала.
— Думаешь, ты великий охотник? — продолжала Камка. — Им ты была, теперь забудь. После посвящения ты поняла бы, что раньше ничего не умела. Но нарушать постепенность нельзя. Пока только учишься стрелять, как можешь брать лук на охоту?
— Хорошо же, пусть так! — не унималась Очи. — Но за что винить Ал-Аштару?!
— Твой проступок — отступление от запрета. Царевна же не слово мое нарушила, а призвание упустила. Скажи, Ал-Аштара: ты видела там царя?
Если б не ветер, стало б смертельно тихо после этих слов. На миг возникло во мне удивленье: откуда она знает? Но я тут же поняла: Камка всегда знает все. И спокойно ответила:
— Да.
— Он напомнить тебе пришел о том, кто ты. Но ты и тогда не остановила Очи. Ты у него жертву отняла. Теперь только он может тебя судить.
Девы молчали, молчала и Очи. Я же пыталась, но все еще не могла вобрать в ум, что говорила мне Камка. Вновь внутренним взором увидала царя, как он, вцепившись в шею козы, с ней покатился. И тут поняла: хищник не из гордости или злости убивает, он то забирает, что ему предназначено. Единая жизнь всего вокруг, Бело-Синее, что растворено во всем, перетекает в него из жертвы — так нить жизни продлевается от начала начал. Очи же шла на охоту из гордости. Это не ее была жертва, и нить жизни ее стрелою оборвалась.
— Скажи, что мне сделать? — спросила я тогда Камку.
— Вернись и отдай царю его жертву. Если примет, станешь снова вождем. Если не примет, себя ему вместо козы отдашь.
Странной радостью наполнилось мое сердце от этих слов. Принялась я куски мяса собирать в шкуру. Тут Очи снова крикнула:
— Я с нею пойду!
— Твое наказание будет другое.
— Я пойду с Ал-Аштарой.
Не ответила Камка. Девы тоже решились за меня заступиться: стали говорить, что будет ночью пурга, но Камка будто не слышала. И я не ждала от нее ничего. Собрала мясо, обшарив каждый камень, завязала шкуру, насадила на прут, и, вдвоем взявшись, отправились мы с Очи в горы.
Снег уже сыпал над лесом. Теперь я шла впереди, Очи будто не поспевала за мной. Мясо казалось тяжелей, или от воды набухло, или это тяжесть наказания легла на нас.
— Аштара! Давай остановимся, — стала звать Очи. Но я спешила и не оборачивалась: — Ал-Аштара, погоди! Буря уже легла на те горы. Мы не взяли с собой ни шкур, ни накидок. Не пойдем сегодня туда, царь — и тот не сунется сейчас. Надо завтра идти, как уляжется ветер и снег будет свежий. Я выслежу его и поднесу жертву. А сейчас давай переночуем в лесу, глубже уйдем, я покажу место, мать не найдет.
Но я не дала ей договорить:
— Нет. Все слова твои верны, но я не могу так поступить. Ты оставайся, Очи. Не твоя это доля.
И, подхватив шест, потащила волоком. Но Очи меня догнала, и пошли снова вместе.
Наконец мы вышли к обрыву — и черно-белая мгла предстала пред нами. Сам воздух, казалось, кипел и клубился; ни гор, ни реки не было видно, лишь ветер ревел и хлестал. Тропа, по которой спускались к реке, еле заметная днем, исчезла вовсе. Мы стояли перед обрывом, и вокруг нас была чернота и отсутствие жизни.
— Царевна, повернем! — долетели до меня вновь слова Очи. — Мы только замерзнем и даже дороги не найдем на ту осыпь. Сейчас там не поднимешься, Ал-Аштара!
И я понимала, что туда идти — верная смерть. А жизнь моя моей не была — я ее несла на суд к царю и не могла просто так кинуть в бурю. Еле держась на ветру, пыталась понять, как поступить. Страха, смятения не было. И вдруг мне стало ясно, где сейчас ждет царь.
— Мы не пойдем туда, — сказала я. — Его нет сейчас на горе. Там место охоты.
— Правильно! — обрадовалась Очи. — Он сейчас спит в берлоге. И мы пойдем спать. Завтра найдем его по свежему следу.
— Нет, мы сейчас должны вернуть жертву. Я знаю, куда надо идти.
И действительно, я твердо знала это. Потому не вниз стала спускаться, а пошла наверх, вдоль по обрыву. Очи — за мной. Хоть ни разу не была я в этих местах — словно внутренним взором видела, куда направляться.
Мы поднялись на каменистую плешь — широкое пустое место. Каменный язык спускался с горы, и снег заметал острые валуны. Через бурю я различала отвесные утесы. Они стояли поодаль, неприступные, как стены, за которыми начинается чертог Бело-Синего, и каменный язык вытекал между ними.
— Нам туда! — махнула я вперед и хотела идти быстрее, потому что радостью застучало сердце.
Но Очи вдруг бросила шест:
— Нет! Нет, Аштара, туда нельзя! Камка говорила, здесь вход в мир алчных духов. Я туда не пойду, и ты не ходи.
— Но царь зовет меня!
— Это верная смерть! Духи тебя манят!
— Почему? Почему так решила Камка? — Я была в отчаянье: всего шаг отделял меня от искупления, а мне не давали его совершить.
— Она знает: здесь тропа в нижний мир.
Страх остановил нас. Я проследила вновь каменную дорогу, заносимую снегом. Как стражи, стояли утесы. Но духов не видела я, только снег и ветер.
— Я пойду, Очи, — сказала я твердо. — Если царь зовет меня в нижний мир, пусть будет так. Тебе же опять говорю: возвращайся.
И пошла, волоча мешок с мясом. Очи, ничего не сказав, догнала меня снова.