— На сей раз снабженческо-статистическая, — сказал Голод, который много лет учился тому, как показать товар лицом федеральным властям, и сейчас умудрился вспомнить язык завлекательных формулировок.
— Сэр, крайне полезная инспекция, сэр, — сказал сержант.
— Молодец, — сказал Голод, когда ворота открылись. — Далеко пойдешь. — Он взглянул на часы. — И очень скоро.
Порой человеческие существа ведут себя совсем как пчелы. Пчелы яростно защищают свой улей, не давая чужакам попасть внутрь. Но стоит вам оказаться внутри, как эти трудяги, видимо, предполагают, что ваше присутствие согласовано с начальством, и больше не обращают на вас внимания; именно благодаря этому паразиты жируют на чужих медах. Люди действуют примерно так же.
Никто не остановил эту четверку в их целенаправленном продвижении к одному из длинных одноэтажных зданий, покрытых лесом радиомачт. Никто не обратил на них ни малейшего внимания. Возможно, служащие авиабазы и вовсе ничего не замечали. А может быть, они видели лишь то, что им предписано было замечать, ведь человеческий мозг не настроен видеть Войну, Голод, Загрязнение и Смерть, когда они не хотят быть увиденными и маскируются так хорошо, что зачастую их умудряются не замечать даже тогда, когда они царят повсюду.
А сигналы тревоги были совершенно безмозглыми и, переварив информацию о том, что четыре человека находятся там, где людям находиться не положено, они мгновенно подняли тревожный перезвон.
Ньют никогда не курил, он не хотел позволить никотину завладеть входом в храм его тела, или, точнее, в маленькое скромное вместилище души валлийского методиста. Будь он курильщиком, то подавился бы сигаретой, которую попытался бы выкурить, чтобы снять нервное напряжение.
Анафема решительно встала и расправила складки на юбке.
— Не волнуйся, — сказала она. — Нас это не касается. Вероятно, что-то случилось внутри.
Она улыбнулась, глядя на его побледневшее лицо.
— Пойдем, — сказала она, — не Дикий Запад.
— Вот именно, — сказал Ньют. — Тут перешли на современное вооружение.
Она помогла ему подняться.
— Неважно, — сказала она. — Я уверена, ты придумаешь что-нибудь.
Так или иначе, но наша четверка не сможет внести равную лепту, подумала Война. Учитывая природное влечение Войны, ее потрясли современные системы вооружения, которые были гораздо более действенными, чем кусочки проникающего металла, а Загрязнение, конечно, посмеялся над защищенными от неумелого обращения и безопасными при поломке приборами. Даже Голод, по крайней мере, знал, что такое компьютеры. В то время как… ну, в общем, он просто околачивался рядом с ними, хотя вел себя при этом весьма уверенно. Войне вдруг пришло в голову, что сегодняшний день может стать началом конца и самой Войны, и Голода, и, возможно, даже Загрязнения — и, вероятно, именно поэтому четвертый и самый страшный всадник всегда держался как-то особняком, выпадал из их компании. Ощущение было примерно такое, словно в вашей футбольной команде играет налоговый инспектор. Здорово, конечно, иметь его на своей стороне, но с таким типом вам явно не захочется выпить и поболтать в баре после матча. С ним невозможно было чувствовать себя совершенно спокойно.
Пара солдат скользнули по нему глазами, когда он заглянул через тощее плечо Загрязнения.
— ЧТО ЭТО ЗА БЛЕСТЯЩИЕ ШТУКОВИНЫ? — спросил он тоном человека, сознающего, что ему не дано понять ответа, но желающего показать свою заинтересованность.
— Семисегментные индикаторы на светодиодах, — ответил парень. Смерть любовно положил руки на ряд переключателей, расплавившихся от его прикосновения, а потом ввел обойму самовоспроизводящихся вирусов, которые со свистом унеслись в электронный эфир.
— Из-за этих чертовых сигналов тревоги я не могу нормально работать, — пробормотал Голод.
Смерть рассеянно щелкнул пальцами. Клаксоны умолкли, захлебнувшись последним писком.
— Не знаю, мне так они даже нравились, — сказал Загрязнение.
Война добралась до внутренностей очередного металлического шкафа. Такой способ действий казался непривычным, но когда она пробежала пальцами по приборным панелям и даже проникла внутрь электронной установки, то у нее появилось знакомое чувство. То был отголосок приятного ощущения, которое испытываешь, держа в руках меч, и сейчас она испытала трепетное ожидание, предвкушая, как этот меч завладеет всей землей, а также и известной частью неба над ней. Старая любовь не ржавеет.
Пламенеющий меч.
Человечество не слишком преуспело в познании того, что мечи становятся опасными, если бросать их где попало, и к тому же в силу своих возможностей устроило так, чтобы шансы на случайный захват такого оружия были крайне высоки. Какая радостная мысль. Приятно осознавать, что род человеческий видит некую разницу между случайным и запланированным взрывом своей планеты.
Загрязнение погрузил руки в очередной блок дорогостоящей электроники.
Возле дыры в заборе топтался недоумевающий охранник. Он слышал, что на базе началась какая-то неразбериха, но его рация выдавала сплошные шумы да помехи, а взгляд то и дело возвращался к предъявленному удостоверению.
За свою жизнь он повидал множество разных удостоверений личности — военнослужащих, ЦРУ, ФБР и даже КГБ — и, несмотря на молодость, смог прийти к следующему выводу: чем мельче организация, тем более внушительные у нее удостоверения личности.
Это удостоверение было дьявольски впечатляющим. Шевеля губами, он перечитал его вновь с самого начала, пытаясь осознать, кто такой «Лорд-протектор Британского Содружества Издержек и Потребления» и зачем требуется принудительное изъятие всех видов растопки, веревок и огненосных масел, а после с удивлением пригляделся к фамилии лица, подписавшего сей документ: Главного адъютанта Армии охотников за ведьмами Славь-Деяния-Господни-И-Избегай-Блуда Смита. Ньют, пытаясь держаться как Джеймс Бонд, отметил большим пальцем ту строчку, где говорилось о выдаче Девяти Пенсов за Каждую Обнаруженную Ведьму.
Наконец пытливый ум охранника зацепился за более-менее знакомое слово.
— Почему здесь говорится о том, — подозрительно спросил он, — что мы обязаны выдать вам растопку?
— О, потому что она нам нужна, — сказал Ньют. — Мы сжигаем их.
— Сжигаем что?
— Мы сжигаем их.
Лицо охранника расплылось в улыбке. А ему еще говорили, что англичане кроткий и терпимый народ.
— Здорово! — воскликнул он.
И тут что-то уткнулось ему в поясницу.
— Бросай оружие, — сказала Анафема, стоящая за его спиной, — или мне придется пожалеть о содеянном.
«Вот уж правда, — подумала она, увидев, как парень застыл от ужаса. — Если он не бросит оружие, то обнаружит, что к его спине приставили палку, и мне действительно придется пожалеть о содеянном. Прежде чем он в меня выстрелит».