– Как же… как же? – Мария в растерянности обвела глазами каменные стены кабинета.
Вайян же расплылся в торжествующей улыбке:
– Здесь есть одна лазейка, стародавний тайный ход вон в том шкафу. Знали о нем только двое… дружков, скажем так, отпетых мошенников. Одного, подлеца из подлецов и хитреца из хитрецов, звали Мердесак, это уж потом он для благозвучия Виданжором назвался – ох и странные же у него понятия о благозвучии, не правда ли? – а второй… Второй был просто молодой олух, который, однако, считал себя таким умным, таким ловким!.. Черта с два! – с внезапной горечью выкрикнул Вайян, стукнув себя кулаком по лбу. – Мы с ним, с Мердесаком, вместе делали дела, вот и сговорились, чтобы все пополам, и купили у директора ломбарда выгодное место его помощника – за хорошие деньги! А здесь ведь, в этой куче [72] благочестия, зарыты настоящие клады. Надо только иметь голову и руки, чтобы их брать, брать, брать! – Глаза Вайяна вспыхнули жадным блеском. – Однако у Мердесака голова оказалась поумнее моей, а руки – подлиннее. Один раз я поймал его на обмане – бесчестном обмане!
Тут Вайян заметил выражение лица Марии.
– Тебе смешно, что такой разбойник, как я, говорит о чести? Она есть, есть у нас, как и у благородных людей. У каждого своя честь: одна для воров, другая для купцов, третья для герцогов и баронов, но законы всякой из них неумолимы!
– Да, – вздохнула Мария. – Да, я знаю.
– Итак, у нас с Виданжором вспыхнула ссора: я настаивал, он запирался, но вскоре признал свою вину с таким откровенным цинизмом, что я понял: о случайности и речи нет, он все заранее продумал и решил избавиться от меня. Я схватился за нож, он вытащил пистолет. Один из нас должен был умереть. Мердесак выстрелил, но пистолет дал осечку. Мы стояли по обе стороны стола, он – там, где сидит сейчас, – Вайян небрежно кивнул на мертвеца. – Был мой честный черед нанести удар, и вдруг Мердесак стукнул кулаком по панели, и пол под моими ногами начал проваливаться: я, как дурак, стоял на крышке люка, не имея ни малейшего представления об этом дьявольском механизме. Я падал, но еще успел метнуть нож, успел заметить, как лицо Мердесака окрасилось кровью – лезвие задело ему челюсть! – а потом я с воплем полетел в поток воды и нечистот, несущийся в Сену.
Мария стиснула руки у горла. Теперь и она смотрела на Вайяна с тем же недоверчивым ужасом, что и Виданжор: в самом деле, живой человек перед нею или призрак? Как было возможно выбраться из гибельной пропасти?
Вайян понял ее немой вопрос.
– Я ведь родился в Марселе, – пояснил он. – Знаешь, какое там море? Какие волны? Я был безумец, мальчишка, я любил плавать в шторм, я знал: море мне друг. Что по сравнению со штормом бултыханье этой вонючей клоаки, – он пренебрежительно ударил подошвой об пол, – особенно если пловца поддерживают ненависть и жажда мести? Не помню, не знаю как, но я выплыл к решетке, которая загораживает выход канала в Сену, на ней оседают крупные нечистоты, вроде трупов, – он брезгливо передернул плечами. – Никогда не думал, что в Париже столько трупов сбрасывают в эти очистные сооружения. Может быть, кто-то прибился к решетке еще живой, вроде меня, и не смог выбраться в свободную воду реки. Самым страшным мгновением моей жизни было то, когда я осознал, что выхода нет.
Он опустил голову, умолк.
– И как же ты… – пролепетала Мария, содрогнувшись, представив себе руки, сотрясающие осклизлую тяжелую решетку в последнем усилии жизни, все слабее, все слабее…
Вайян поднял голову. В глазах его была растерянность.
– Сам не знаю. Я бился, бился об эту решетку… Труп какого-то бедняги, уже весь разбухший, облепленный мутью, колыхался рядом, словно успокаивая: ничего, мол, ничего, оставь напрасные усилия. Помню последнюю вспышку ненависти к Мердесаку, помню свою клятву, что если мне не выбраться на свет божий, то хоть призрак мой отыщет проклятого убийцу и отомстит ему. Потом я потерял сознание, потом… не помню, не знаю, что было потом, не помню, как я очутился на каменных ступеньках набережной. Может, уже в беспамятстве нашел какую-то лазейку, может быть, ржавый замок решетки не выдержал моих усилий, а может, я все еще болтаюсь там, в вонючих сточных водах, то опускаясь на дно, то всплывая, весь раздутый, оплывший, – болтаюсь рядом с моими товарищами по несчастью. Так что, возможно, это призрак мой исполнил ту последнюю клятву, явился сегодня сюда, к Мердесаку…
Он говорил, понурясь, невнятно, как в бреду, и у Марии зубы вдруг начали выбивать неудержимую дробь.
Вайян поднял голову, увидел бледное лицо Марии и, расхохотавшись, заключил ее в объятия, стиснул так крепко, что она невольно вскрикнула.
– Да нет, нет, не бойся! Я живой, живой!
– Ты уверен? – нашла в себе силы улыбнуться Мария.
– А как же?! Разве призрак может в один присест умять жареного каплуна? Да еще целый хлеб в придачу! Разве призрак может выпить две бутылки вина и… – он лукаво подмигнул, – так опьянеть, чтобы спать двое суток? Разве призрак может перенести на себе красотку через лужу и при этом успеть срезать кошелек из-под ее юбок?
– Призрак-то? – хмыкнула Мария. – Кошелек срезать? Вообще-то, наверное, нет, но твой призрак – очень даже может!
Вайян расхохотался:
– Да разве может призрак участвовать в похищении той же красотки, угрожать ей, – а потом так потерять от нее голову, чтобы свалиться с нею на кровать, предаться любви и позорно проспать ее бегство… – Он осекся, пораженный тем, как вдруг померкло лицо Марии, пораженный блеском ее глаз, наполнившихся слезами. – Что?
Она покачала головой, но Вайян побледнел так же, как она.
– Что-то было… не так? – прохрипел он.
Мария нехотя кивнула.
– И твой муж узнал?
Мария опять кивнула.
Вайян сокрушенно покачал головой и еще крепче прижал ее к себе.
– Прости… я тебя подвел…
– Я бы хотела уйти отсюда. – Мария отстранилась от притихшего Вайяна.
– Да-да, конечно, – засуетился он. – Вот здесь, в шкафу, лестница, я тебе покажу.
Мария взяла со стола заветный серый мешочек.
– А ты не знаешь какого-нибудь надежного ростовщика? – спросила она с опаской.
Вайян посмотрел на нее с удивлением:
– Зачем?