Вортивир:
— Как только ваша армия начнет действовать, само ее существование будет нелегальным. Ей нужно будет сделать то, что нужно, быстро и расформироваться, затеряться среди населения, прежде чем правительство направит против нее войска.
Поднял кулак Бэннон, староста Дохалдуна.
— Вот тут-то Рим и показывает, чего он стоит! — закричал он.
Дораний, молодой человек из Гезокрибата, представлявший здесь пожилого Рулла, заговорил на латыни:
— А мы еще и налоги им платим.
Грациллоний:
— Подождите, подождите. Мятежа я не допущу. Сами знаете, чем кончилось это в Британии.
Вортивир:
— Да вы и сами поднимаете мятеж, сэр. Прошу всех обратить на это внимание. Сначала всем нужно разобраться, что мы предлагаем, прежде чем что-то делать. Иначе посеем панику и беспорядки.
Дораний:
— И что тогда? В Гезокрибате осталось несколько здоровых мужчин. Мы с ними пойдем на эту орду? Вы это предлагаете, Грациллоний? Нас просто уничтожат.
Виндолен, бывший багауд, знавший латынь:
— Мы прихватим с собой в ад много народу.
Бэннон, поддавшийся общему настроению:
— Далеко мы не уйдем, если у нас кончатся запасы пищи. Наши парни хотят защищать свои дома, а не жирных римлян. — Раздался одобрительный гул.
Грациллоний:
— Постойте. Конечно же, мне известно наше бедственное положение. Поход я вам не предлагаю. Но вспомните: германцы не монолитная армия вроде римлян. Это просто сборище банд, насчитывающих от нескольких десятков до двухсот — трехсот человек. Бьюсь об заклад, у них каждый день вспыхивают драки и убийства, а за убийствами следует кровная месть. Нам надо их рассеять и связи их расстроить. Более мощные отряды разбираются со слабыми, а затем идут на запад и грабят все, что попало. Некоторые группировки идут быстро и обходят города, потому что сил у них недостаточно. Скоро они подойдут к Арморике. Полнозахватного наступления не произойдет, уверяю вас, но территория будет ограблена. Нам надо подключить разведчиков и курьеров, расставить маяки.
Вполне возможно, что тогда мы обнаружим одну-две такие банды и уничтожим их. Если они нам и не встретятся, не потеряем ничего, кроме времени, зато приобретем опыт. А опыт нам еще пригодится. Если же повстречаемся с германцами и разобьем их, то слух об этом распространится очень быстро. Тогда короли поймут своими куриными мозгами, что от нас лучше держаться подальше. Увидят, что это накладно: ведь римляне получат дополнительное время и мобилизуют против них свои силы. Арморика, по сравнению с югом, страна бедная.
Дораний:
— Особенно после того, что варвары сделали с ней в прошлом столетии.
Боматин:
— И все благодаря Риму, который должен был защищать ее.
Грациллоний:
— Я предупредил: никаких бунтарских разговоров. Клянусь Геркулесом, если кто-нибудь выскажется в этом духе, я заткну ему рот его собственными зубами.
Корентин:
— Спокойствие, братья. Во имя Господа, не ссорьтесь.
Вортивир:
— И все же, Грациллоний, вы и собрание созвали, вы и братства создали.
Грациллоний:
— По необходимости.
«Начал я давно, постепенно, когда был еще королем Иса, — думал Грациллоний. — Я тогда еще не представлял, что происходит и куда идет дело. А сейчас что же, знаю?»
— Я потом поставлю этот вопрос перед Стилихоном, перед императором.
Он принял это решение недавно.
— Пусть обезглавит меня, если захочет.
Вортивир:
— О нет, друг мой. Мы все в вас очень нуждаемся.
Корентин:
— Вы управляете Божьим кораблем. И не должны снимать руки со штурвала.
Поднялся шум, и он опять перевел свои слова на галльский.
Послышался восторженный рев. «Все, — подумал Грациллоний. Назад пути нет. Но что теперь с нами будет?»
Корентин успокоил собрание. Раздался резкий голос Вортивира:
— Я просто хотел обратить внимание на возможные последствия нашего шага. Против самого плана я не возражал. Можете рассчитывать на полную мою поддержку.
Друз:
— Да мы к тому же не зеленые новички, сэр. Я знаю, к нам присоединится много резервистов, лишь только узнают, что мы задумали.
Вортивир:
— Я и сам так думаю. У меня тоже пойдут многие.
Послышались одобрительные возгласы.
— Тихо! — приказал Грациллоний. — Очень хорошо. Раз сенатор одобрил, надо принять решение. Сначала обсудим военные вопросы.
II
Над старым снегом и голыми деревьями нависли тяжелые облака. Мир оделся в серо-белые тона. И одежда мужчин яркостью не радовала. Безжизненно свисали знамена.
— Да уж придут ли они? — волновался Саломон. — Пока ждем, замерзнем окончательно.
— У солдата почти вся жизнь проходит в ожидании, — нравоучительно заметил Грациллоний.
Вместе с другими всадниками они находились сейчас на гребне длинной горы. Внизу раскинулась широкая долина, а за ней — такая же гора. Грязная дорога спускалась в долину, поднималась на другую гору и шла дальше. Слева от них был лес и заброшенная ферма. Справа, вдали, виднелись деревенские дома под соломенными крышами. Ни одна печь не дымила: люди покинули свои жилища и увели скот. Вот это пустое пространство и выбрал Грациллоний для битвы.
Разведчики доставили ему сведения о противнике; вперед были пущены стрелки для привлечения врага. Оставалось только ждать. Он не испытывал ни надежды, как молодой Саломон, ни страха. Просто ждал и мысленно готовился: это помогало сохранить силы.
Грациллоний вздохнул и грустно улыбнулся.
— Что такое, сэр? — спросил Саломон. С тех пор, как отправились в поход, он не допускал вольностей с шурином и вел себя, как солдат.
— Ничего. Посторонняя мысль.
Грациллоний вспомнил, что скоро ему исполнится пятьдесят. О возрасте своем он думал редко. У него сохранились почти все зубы, и руки не потеряли пока ни силы, ни умения. Скорость и реакция, конечно, уже не те, что раньше, но когда требовалось, он действовал весьма успешно. И кольчуга пока не была ему тяжела. На близком расстоянии предметы теряли четкое очертание, зато вдаль он видел прекрасно. Даже в такую погоду не страдал простудными заболеваниями. Тем не менее Верания могла остаться молодой вдовой. Быть может, с сегодняшнего дня.
Фавоний заржал и топнул копытом.
— Спокойно, мальчик, — Грациллоний погладил теплую шею.
Скоро он узнает, насколько хорош жеребец в бою. Он обучал его, воины тоже тренировали лошадей. Все же настоящего опыта у них не было. Лошадь для кавалерии необходимо воспитывать с самого нежного возраста, как и кавалериста. Самое большее, на что он мог рассчитывать, — это на то, что Фавоний не заартачится и не понесет.