После целого ряда военных испытаний я попал в Киев, где после обсуждения всего вышеизложенного я получил от Народного военного комиссара назначение в 1-й Подольский полк, где военным губернским комиссаром была возложена на меня задача, как на командира бронепоезда № 870 932, очистить путь от ст. Вапнярка до Одессы от григорьевских банд, что мною было выполнено; подтверждается документом командующего 3-й армией за № 1107.
На основании вышеприведенного я отдаю себя на суд рабочих и крестьян, революционных работников, от которых жду честной оценки всей моей деятельности на страх врагам трудового народа».
После публикации этого письма Япончик явился в Особый отдел ЧК при 3-й украинской армии и предложил сформировать воинскую часть «для защиты революции». Сначала речь шла о батальоне особого назначения из боевиков Япончика для борьбы с Деникиным. Однако добровольцев оказалось гораздо больше, чем требовалось для батальона, и решено было сформировать 54-й имени Ленина советский революционный полк. Комиссаром полка был назначен анархист Александр Фельдман, поскольку коммунисты вступать в полк отказывались, опасаясь за свою жизнь. Позднее еще одним комиссаром был назначен венгр Тибор Самуэли (предполагалось, что полк примет участие в походе на помощь коммунистической Венгрии). Однако вскоре Самуэли переправили в Будапешт. Он погиб при падении красной Венгрии 2 августа 1919 года, когда попытался перейти австро-венгерскую границу.
Вот как описывал Мишку Япончика Леонид Утесов: «…Небольшого роста, коренастый, быстрые движения, раскосые глаза — это Мишка-Япончик. „Япончик“ — за раскосые глаза — его урканский, воровской „псевдоним“. Настоящая же его фамилия — Винницкий.
У Бабеля он — Беня Крик, налетчик-романтик.
У Япончика недурные организаторские способности и умение повелевать. Это и сделало его королем уголовного мира в одесском масштабе. Смелый, предприимчивый, он сумел прибрать к рукам всю одесскую блатную шпану. В американских условиях он, несомненно, сделал бы большую карьеру и мог бы крепко наступить на мозоль даже Аль Капоне, знаменитому, как бы мы сказали сегодня, гангстеру Нью-Йорка.
У него смелая армия хорошо вооруженных урканов. Мокрые дела он не признает. При виде крови бледнеет. Был случай, когда один из его подданных укусил его за палец. Мишка орал как зарезанный.
Белогвардейцев не любит и даже умудрился устроить „на них тихий погром“.
По ночам рассылает маленькие группы своих людей по городу. С независимым видом они прогуливаются перед ночными кабачками, и, когда подвыпившие „беляки“ покидают ресторан, им приходится столкнуться с Мишкиными „воинами“ и, как правило, потерпеть поражение. В резиденцию короля — Молдаванку — беляки не рискуют заглядывать даже большими группами.
„Армия“ Мишки-Япончика — это не десятки, не сотни — это тысячи урканов. У них есть свой „моральный“ кодекс. Врачей, адвокатов, артистов они не трогают или, как они говорят, „не калечат“. Обворовать или ограбить человека этих профессий — величайшее нарушение их „морального“ кодекса.
Возлюбленная уркана может заниматься проституцией, и это его не волнует. Это — профессия, тут никакой ревности быть не может. Но горе ей, если у нее будет случайная встреча не за деньги, а „за любовь“. Это великое нарушение „морального“ кодекса. И этого ей не простят. Конечно, не всегда возлюбленная или жена уркана — проститутка. Бывают и другие варианты. Жена — помощник в работе. Здесь многие достигли высоких результатов, превзойдя своих мужей и в ловкости, и в смелости, а уж что касается хитрости — нечего и говорить.
Мишка-Япончик даже во времена своего расцвета не поднимался до высот, достигнутых задолго до него Сонькой-Золотой ручкой. Как известно, под этим именем „прославилась“ Софья Блюфштейн.
Мишка-Япончик — король. И как для всякого короля — революция для него гибель. Расцвет Мишки-Япончика падает на начало революции, на времена керенщины. Октябрьская революция пресекает его деятельность, но белогвардейщина возрождает ее.
И вот наступает 1919 год. В Одессе снова Советская власть. И перед Мишкой встает вопрос: „быть или не быть?“ Продолжать свои „подвиги“ он не может — революция карает таких жестоко. И Мишка делает ход конем — он решает „перековаться“. Это был недурной ход. Мишка пришел в горисполком с предложением организовать полк из уголовников, желающих начать новую жизнь. Ему поверили и дали возможность это сделать.
Двор казармы полон. Митинг по случаю организации полка. Здесь „новобранцы“ и их „дамы“. Крик, хохот — шум невообразимый. На импровизированную трибуну поднимается Мишка. Френч, галифе, сапоги.
Мишка пытается „положить речь“. Он даже пытается агитировать, но фразы покрываются диким хохотом, выкриками, и речь превращается в диалог между оратором и слушателями.
— Братва! Нам выдали доверие, и мы должны высоко держать знамя.
— Мишка! Держи мешок, мы будем сыпать картошку.
— Засохни. Мы должны доказать нашу новую жизнь. Довольно воровать, довольно калечить, докажем, что мы можем воевать.
— Мишка! А что наши бабы будут делать, они же захочут кушать?
— А воровать они больные?
Мишка любит водить свой полк по улицам Одессы. Зрелище грандиозное. Впереди он — на серой кобыле. Рядом его адъютант и советник Мейер Герш-Гундосый. Слепой на один глаз, рыжебородый, на рыжем жеребце. Позади ватага „перековывающихся“.
Винтовки всех систем — со штыком в виде японских кинжалов и однозарядные берданки. У некоторых „бойцов“ оружия вовсе нет. Шинели нараспашку. Головные уборы: фуражки, шляпы, кепки.
Идут как попало. О том, чтобы идти „в ногу“, не может быть и речи. Рядом с полком шагают „боевые полковые подруги“.
— Полк, правое плечо вперед, — командует Мишка.
— Полк, правое плечо вперед, — повторяет Гундосый и для ясности правой рукой делает округлый жест влево.
Одесситы смотрят — смеются:
— Ну и комедия!»
Конечно, такое воинство могло воевать разве что против небольшого отряда или банды какого-нибудь залетного атамана-анархиста. А когда пришлось сражаться против петлюровцев, являвшихся пусть не самой боеспособной, но регулярной армией, полк Япончика был разбит в пух и прах. Организаторские способности Мишки годились бы на то, чтобы сделать его в Америке Аль Капоне. Но вот в России он не мог стать ни Котовским, ни Чапаевым, ни Махно.
Утесов так описывает конец Япончика: «Полк Мишки-Япончика был отправлен на фронт против петлюровцев, недалеко от Одессы.
Люди, лишенные чувства воинского долга, не знавшие, что такое труд, привыкшие к паразитическому образу жизни, не смогли проникнуться психологией бойцов за будущее счастье народа. Это им было совершенно непонятно. В полку началось дезертирство. Одесса магнитом тянула их к себе.
Хотел ли Мишка удержаться или нет — трудно сказать. Известно, что он явился к коменданту станции Вознесенск и потребовал вагоны для отправки своей „армии“ в Одессу. Он даже нашел предлог: в Одессе, мол, готовятся какие-то беспорядки, и он должен быть там, чтобы защищать жителей родного города.