— Отнюдь.
Маше так совсем не казалось!
Все сошлось в один миг.
Все было доказано и неопровержимо.
Стоило Анне найти «финтифлюшку», ее сестра едва не погибла, брат заболел. Но выздоровел. В отличие от маленькой Рики, не бывшей самой любимой.
Лира была похоронена. На Лысой Горе!
И извлечена на свет в 1906.
В том же 1906 умерла — умрет сестра Инна…
«Они все умерли».
А Анна Ахматова дожила до восьмидесяти лет и умерла «в сознаньи горделивом», что жертв своих не ведает числа.
— Вы станете великим поэтом, — сказала Маша мрачно.
Анна медленно открыла кулак, влюбленно взглянула на вновь обретенную Лиру и внезапно с криком сорвала с головы ненавистную унылую шляпку и зашвырнула ее на ближайшее дерево.
Шляпа зацепилась за ветку.
— Я стану поэтом!!!
— Прикажете достать? Или изволите заниматься декорированием сада? — послышался голос.
Знакомый! Очень знакомый.
Маша развернулась на 90 градусов.
И увидела Демона.
Даша развернулась и увидела Демона…
Надеюсь, вы не настолько наивны, мой любимый читатель, чтобы поверить: Землепотрясная и отчаянно безголосая Даша так просто отпустила неуемную студентку-историчку гулять по Прошлому?
Дабы бросить подругу в столь ужасающем ту положении, уходящей пришлось откупиться тайной: где, как и когда Даша может сыскать запропавшего Яна.
Хоть, невзирая на всю свою великую важность, тайна эта уместилась в одно предложение:
«Андреевский спуск, второй 13-й дом, в любую минуту».
И съезжая на красном мопеде по крутому и змеинообразному руслу Андреевского, Даша жутко хмурилась, думая:
«В любую минуту? Это что же, он там целыми днями сидит?»
Подразумевая: «Полной херней чувак мается, вместо того, чтоб мне позвонить!»
А вот странный адрес — «второй 13-й дом» — Дашу ничуть не смущал.
Андреевский недаром слыл в народе «чертовым спуском», будучи единственным из бесчисленных улиц Киева-града, чей порядок номеров шел не от центра, а к центру. А перевернутый отсчет, как и перевернутый крест, как «отче наш», прочитанное наоборот, — издавна почитались сатанинскими штучками.
Стоило ли удивляться, что в пределах 750 метров древнего и змеиного взвоза уместились и Старокиевская гора (где бдели ночами Трое), и стоявшая напротив «породившей город» горы — Андреевская церковь (в доме у подножья которой Миша Врубель написал своего первого «Демона»). И «Центръ старокiевскаго колдовства» (где передала Трем свою силу Киевица Кылына), и первая Лысая Гора Киевица…
И расположившиеся насупротив ее три 13-х дома!
В первом из них с 1906 по 1913 год жил Машин любимец — Миша Булгаков, а с 1991 проживал музей его имени.
Во втором же, куда и катила влюбленная Даша, поселилось недорогое кафе, значившееся под номером 13-Б.
И зайдя в него, поворошив пространство глазами, Чуб отчего-то сразу смекнула:
«Дело — полное „Б“».
Маленькая, практически пустая кафешка, с обшитыми деревом стенами не таила в себе Яна, поджидающего ее «в любую минуту».
«А вдруг он только Машу ждет?» — еще сильнее невзлюбила она бросившую ее подругу-предательницу.
Землепотрясная прошлась по залу, лавируя между дощатыми столиками. Дошла до окна, демонстрирующего ей профиль дома-музея Булгакова. Потопталась. Надулась, как шар. И совсем уж собралась уходить, провозгласив предательницу Машу заодно и обманщицей…
Как вдруг оглянулась.
За столом, мгновенье тому одиноко-пустым, сидел Ян.
Медноволосый. С собранным и угрюмым лицом.
— Вы искали меня? — Его рука, покоящаяся на темной столешнице, была украшена массивным серебряным перстнем.
— Ян! — Руки и плечи влюбленной подскочили от радости.
— Должен ли я вам напомнить, — сдерживающе холодно спросил Дашин Демон, — что я — Стоящий по левую руку. А вы — Киевица! Такова Истина Равновесия. Изменив подобное расположение сил, мы нарушим закон.
— То есть ты меня больше не любишь? — сделала Чуб из сего величественного заявления низменный (и, замечу, совершенно правильный) вывод. — И не любил, значит? — закусила губу она. — Ясненько. На хрен тогда пургу гнать? Так и скажи. Ты меня для выгоды охмурял.
Пользуясь стоячим положением, Чуб смерила «охмурителя» испепеляющим взглядом свысока.
— Для вашей выгоды, — остался невозмутимым тот.
— Вашей, нашей! — ощерилась Чуб. — Да хоть для Деда Мороза! Суть не меняется. Ты мне врал — вот и все дела. Ясненько. Все мне ясненько.
Изображая большое одолжение, Землепотрясная уселась за стол, постучала безымянным пальцем по дереву.
— ОК, замяли дурную тему… У меня проблема. Я петь не могу. Голос пропал.
— Должен ли я вам напомнить, — до чего же сидящий напротив был непохож на прежнего — простого, своего в доску Яна! — что в книге Киевиц есть сила, способная заставить петь и плясать старый пень?
Даже рыжина его была невеселой!
Даже голубой камень перстня потускнел и погас.
Кабы не камень и перстень, Даша могла б и не признать их владельца в этом брезгливом отродье.
— А вот и нету! — обозлилась она. — Думаешь, я сюда прибежала, оттого что ночами не сплю, забыть тебя не могу? Очень надо! Мы заклятий сто перепробовали. Маша читала «именем отца» — не помогло. Поможешь или нет?
— Именем Отца? — Демон помрачнел.
Недоброжелательно посмотрел на четыре мониста, возлежащих на Дашиной высокой и объемной груди, и сказал (не спросил!):
— Вы сняли змею. Уроборос [10] .
Цепь в форме змеи, кусающей саму себя за хвост, носили все три Киевицы — ее магический круг защищал их от зла.
— Из-за нее колье… в смысле мониста не хотели застегиваться, — быстро оправдалась Даша, понимая уже, что напортачила что-то не то. — А какое зло со мной могло случиться во-още?
Вопрос был обороняющимся.
Талисман, подаренный Трем Киевским Демоном, был архиважною вещью. Случайно потеряв «змею», Катя чуть не погибла.
— Вы встречались с Акнир? Она говорила в ваш адрес что-то непонятное вам? Показавшееся абракадаброй. — Демон был терпелив.
Отстраненно-терпелив.
И неприятен.
Даша видела: он общается с ней как с полной дебилкой.