— Да, не дурак. Во-первых, нас убедил, во-вторых, алиби получил, — загнула два пальца Чуб. — А прижали бы, на крайняк сдал бы двух этих дур, вместе с их приколом. Просто пока алиби было ему выгоднее, чем их признание… Но вот как он мог знать, что они точно ее напишут?
— Мог, — поджала губы Маша. — От Риты. Они встретились у Кирилловской еще днем, и она наверняка показала ему записку. И смеялась над ними. Потому что параллельно Мир назначил ей свидание сам.
— Втихаря?
— Втайне, — подтвердила Маша. — И в свою очередь попросил ее в шутку позвать на свидание сумасшедшего Митю. Представляешь, какая черная шутка: одна жертва приглашает на свидание другую?
— Митя — жертва? — поразилась Даша.
— Да. Дядя Коля действительно был случайным. Митя — вот кто должен был стать жертвой на следующий день. Мир мог бы убить родного брата.
Она вдруг поймала себя на том, что говорит словно о другом — абстрактном и незнакомом ей человеке. Мир, которого она знала, — Мир влюбленный; Мир, пробиравшийся с ней по темным и опасным Кирилловским пещерам; Мир, так страшно погибший по ее вине, выдернув ее из-под Катиных колес, — не имел и не мог иметь отношения к этому кошмару!
— Но в больнице началась паника, Митя сбежал. Он был в церкви. И видел мертвую девушку. И испачкался ее кровью…
— А потому испугался и не пришел!
— Я думаю, дело в ином, — кисло предположила Ковалева. — Увидев своего любимца в крови, его врач так испугался, что тот мог совершить убийство, что на следующую ночь запер его. Практикантка этого не знала, она ж не дежурила… А когда наутро нашли новый труп, Снуровский понял: Митя ни при чем. Потому и сказал нам: «Я могу поручиться за него головой — он не выходил из больничного корпуса». А Митя искренне страдал, убежденный: прекрасная девушка умерла оттого, что он «ее не любил», «был плохим» и не пришел на свидание. Он же сумасшедший, и факт, что ее убили на день раньше, не играл для него особой роли.
— Хорошо, — удовлетворенно почесала нос Даша. — А как Мир узнал про «страшный обряд»?
— От Кылыны… — подавленно признала Маша. — Он знал ее. Быть может, пришел к ней, как и мы. А потом прочитал мои шпаргалки и даже скорректировал обряд от себя, добавив к нему осквернение Лавры. Хоть я и не понимаю, зачем Кылына рассказала ему это? И почему, если уж рассказала, умолчала про третью жертву?
— И это ты меня спрашиваешь? — свысока вопросила Чуб. — Да влюбилась в него, как все вы! Он до Присухи женщинами, как подтирками, пользовался!
— Но Кылына могла сварить Присуху двадцать раз.
— Она не хотела, — убежденно возразила Даша. — Я бы тоже не стала, если бы кого-то по-настоящему любила. Знаешь, это ужасное чувство, когда человека на глазах у тебя так плющит. Когда от настоящей любви — совсем другое, в том сумасшествии что-то священное, огромное есть, тайна какая-то… А тут все просто, как рвота. Я не знаю, как сказать. Любовь от Присухи — будто протез, что-то не настоящее, убогое, жалкое. И страшное! Словно ты душу у другого оттяпал. Вот и знаю уже, что Мир убийца и сатанист, а как вспомню — так вздрогну! Мрак! — честно призналась Землепотрясная. — Но все-таки, — сменила тон она, — Кылына была не такая дура, как ты! Только полная дура будет другому доказывать: чтобы получить сокровища, дорогуша, нужно, пардоньте, убить меня! Правда, он все равно ее убил… Тупо, как свидетельницу. Очередная случайность. Представляю, как он тут облез, когда ты ему все по полочкам разложила и он понял, что случайно завершил невозможный обряд, а клад получить все равно не может, потому что теперь три конченых Киевицы припрутся туда ему мешать! Ты даже не понимаешь — ты нас всех под удар подставила!
— Он не мог меня убить! — выбросила Маша кисть с неопровержимым доказательством в черном переплете. — И моих друзей — не мог! Он хотел во всем мне признаться! Теперь я понимаю, что он пытался сказать мне днем… Он изменился. Он меня спас!
— Ага, — фыркнула Даша. — Это ты мне спасибо скажи, что я Присуху сварила. Это она его изменила! Если бы он случайно в тебя не втюрился… Кылына-то о нем нас предупреждала! Он должен был убить нас еще до Купалы, причем со всеми удобствами — сами в дом притащили. Это чудо, что мы живы остались, после того как полдня с маньяком тусовались! Кстати, я сразу говорила: это он! Помнишь? И в музее я его, считай, опознала. А ты мне что? — не удовлетворилась одной моральной победой она. — Ты доказывала, что это мой Ян!
— Думаешь, Мир действительно был сумасшедшим? — поникла Маша.
— Вполне возможно, — равнодушно отозвалась Чуб. — Это же штука наследственная…
— И писал он о себе в третьем лице: «мой гений говорит», «мой гений не лжет».
Даша смачно цокнула языком и покачала головой:
— Тогда точно шизик. Все маньяки себя гениями считают! Я вас всех от него спасла! — убежденно перевела на себя стрелки она. — Слава богу, все закончилось. Кстати, я в полдвенадцатого с Яном встречаюсь. И Алекса в аккурат попустит… Как здорово все устаканилось.
— А шабаш?
— Слушай, не порть мне свидание! — разозлилась Землепотрясная Даша Чуб. — Я заслужила! Считай, что у нас отгулы! На Старокиевскую не надо из-за праздника, а на праздник… И можно подумать, ты вычислила гору № 1? Нет? Тогда во-още о чем разговор?!
— А клад? — спросила Маша робко. — Ведь ночью…
— …в пещерах откроются жуткие сокровища, — договорила Даша. И заколебалась.
Клад, на который можно купить весь Киев! Ну, пускай не весь, пусть сотую часть — все равно много! Вот круто прийти туда вместе с Яном и у него на глазах стать богатой невестой! И его теневой папа сразу усохнет, иначе — к гадалке не ходи, будут у нее с ним проблемы! Только…
— Ну, как откроется, так и закроется! — громогласно отогнала соблазн Чуб. — У Гоголя эта история с кладом очень плохо закончилась. Не нужны нам их трупные деньги. У нас и так все о'кей!
— А Катя? — хлопнула смятенными ресницами Маша.
— Да, странная она, — согласилась Чуб. — Почему не остановилась, сбежала? Она же ни в чем не виновата, вы с Миром сами на убой кинулись, как два Матросова. Боялась, что книгу заберем? Так какой смысл бегать? Все равно завтра ночью примчится на гору как миленькая… Знаешь, в конце концов, мы ей не няньки!
— А К. Д.?
— Вот только опять не начинай! Слышать ничего не хочу! — страстно ощерилась Чуб. — Все, я в душ… Дура, мыло забыла купить! Опять хозяйственным мыться, — раздосадованно махнула рукой она и пулей вынеслась из комнаты.
— Мыло…
Маша постояла.
Потом зачем-то пошла за Чуб в коридор, меланхолично открыла метелочный шкаф, взяла мутно-коричневый брусок и задумчиво понюхала.
Улыбнулась. Покусала нижнюю губу. Вернулась в круглую комнату башни и, поводя рукой по корешкам книг, вытащила очередной словарь.
«Гений — бог, олицетворение внутренних сил и способностей мужчины, — сообщил ей тот. — Считалось, что своего гения имели не только люди, но и города. Гений соответствует греческому демону (см. демон)».