— Но вы же хотите помочь вашей дочери, — потеплел голос златовласки. — Мать защищает матерей. Идите. Следующий! — Не глядя скомандовала она и молниеносно исчезла в глубине дверного проема.
Посетительница продолжала стоять, тупо глядя на дверь. Брюнет, вдруг разом позабыв про Машу и Мишу, отложил онемевшую книгу и двинулся по направлению к кабинету.
И Маша увидела, как, проходя мимо остолбеневшей женщины, он быстро положил ладонь ей на глаза и прошептал:
— Забудь.
* * *
Кылына устало склонилась над столом и ловко нацарапала несколько слов в журнале для посетителей. Дверь скрипнула, впуская нового страдальца.
— Ваше направление и квитанцию об оплате, — деловито напомнила она, не поднимая головы от записей и привычно протягивая вперед требовательную руку.
На ее ладонь послушно легла какая-то бумага, смятая и подозрительно глянцевая и толстая, — на таких печатают не бланки, а дорогие книги и альбомы по искусству.
— А может, пришел твой черед платить по счетам? — тихо спросил мужской голос.
И рука ее глупо вздрогнула, а испуганный лист соскользнул с ладони и мягко опустился на пол…
Репродукция Матери Божьей с обреченным младенцем на коленях грустно глядела в потолок, скорбными расширенными глазами, словно заранее сострадая ее страшным мукам.
— Отец наш, не по праву я, стоящий слева, призываю суд над Ясною Киевицею, но… — ударил ее в грудь голос страшного гостя.
И стало больно.
Так больно, что боль вытеснила страх.
* * *
Маше показалось, что мужчина не пробыл в кабинете и минуты: вышел, едва лишь успел зайти, и, не взглянув на нее, исчез за поворотом коридора.
— Вы забыли! — позвала она его, протягивая вывернутые ладонями руки к забытой им книге, но ее оклик прозвучал слишком поздно.
Недочитанная страница «Дьяволиады» была заложена золотыми четками, и, машинально загнув край листа, Маша поднесла украшение к носу, разглядывая змею, прижимавшую зубами свой собственный хвост. Она бездумно поддела ногтем плоский нос рептилии: пасть раскрылась, хвост выпал. Застежка.
«Не четки», — поняла она, не разбиравшаяся ни в антиквариате, ни в степени благородства металлов.
Брюнет не возвращался.
«Передам вечером через папу,» — здраво рассудила Ковалева, пристраивая украшения себе на шею, под ворот футболки, а книгу — в рюкзак.
Вздохнув, она подошла к двери и неуверенно взялась за выкрашенную масляной краской старинную ручку…
«Здравствуйте, мне нужно снять венец безбрачия».
Признаться в таком было стыдно даже себе самой, не говоря уже о молодой, золотоволосой Кылыне.
— Девушка, стойте, сейчас моя очередь! — властно скомандовал чей-то голос.
Маша послушно замерла. К ней спешили две женщины. Одна — та самая красивая брюнетка, с которой она встретилась при входе. Вторая — пухлая, крепко сбитая девуля с множеством косичек и блестящей сережкой в носу.
— Девушка, отойдите! — отдала приказ Катерина.
Она уверенно протянула руку к ручке, но Даша стремительно преградила ей путь и бесцеремонно осклабилась, выпятив пухлую нижнюю губу:
— Чего это ваша? Сейчас моя очередь, тетя! — нарочито презрительно процедила она.
За время работы в «О-е-ей!» Чуб заработала свирепую аллергию на всех катеподобных «хозяек жизни». Но если там она обязана была считаться с ними, то здесь — извините-подвиньтесь!
— Я занимала за мужчиной! Где он? — Этот вопрос Катя адресовала уже Маше.
— Он только что вышел, — промямлила Маша, пытаясь протиснуться на свободу. Она охотно уступила бы очередь им обеим, но Дашина спина, прижимавшая ее к двери, оказалась абсолютно нерушимым барьером.
— Уже ушел? — искренне расстроилась Даша Чуб.
— Вот. А я за ним занимала! — рявкнула Катя, окончательно выходя из себя.
Ее злил уже сам факт, что она обязана выяснять отношения с какой-то дурой-тинейджеркой.
С силой протиснув кулак сквозь Дашину подмышку, Дображанская вцепилась в Машины пальцы, сжимающие ручку двери.
— Это я за ним занимала, а тебя здесь и в помине не было! — возмущенно заорала Даша, отпихивая Катю животом. — Тоже мне, крутая выискалась! Думаешь, все тебе кланяться должны? Да пошла ты знаешь куда!
— Пошла на… — конкретизировала направление Катя.
Даша, получив, наконец, неприкрытое оскорбление, злобно лягнула Катю ногой и сделала ей подсечку, сопровождая это ответным матом — столь великолепным и искусным, что назвать его трехэтажным мог бы только дилетант — по количеству этажей тот рискнул бы поспорить с самым высоким нью-йоркским небоскребом!
Не удержав равновесия, подсеченная дама грузно завалилась на Дашу.
Даша — на Машу.
В то время как Маша с ужасом ощутила, что выбивает затылком дверь и летит на пол, увлекая за собой всю эту кучу-малу.
— Че-е-е-е-е-рт! — разъяренно прокричала Катя. Но вдруг издала нечто похоже на шипящее «х-а-а-а-а» и заглохла.
Преодолевая тяжелую ломоту в голове, Маша с трудом открыла глаза и тут же вскочила на ноги, напрочь позабыв про ушиб, поскольку увиденное ею было способно отбросить от земли любого…
Казалось, в кабинете бушует ураган.
Свистящий вихрь кружил по комнате вещи и бумаги. Ледяной порыв дунул Маше в ухо, и, как это часто случалось с ней зимой, она мгновенно оглохла и в то же время расслышала вдруг, что в утробный вой ветра вплетаются еще множество голосов, смеющихся, шепчущих, улюлюкающих.
А по высокому потолку, словно огромный сумасшедший паук, металась страшная уродливая фигура.
— Больно!!! — застонала она. — Как больно!!! — вонзаясь посиневшими ногтями в вывернутое болью горло, как будто пыталась разорвать свою сморщенную кожу в клочья.
— Мамочки, — прошептала Маша, хватаясь за чью-то руку справа.
— Черт, — эхом прошелестело справа от нее.
— Вот это да! — потрясенно выхлопнула Даша и обмерла, позабыв закрыть рот, — женщина услышала ее!
Она замерла, мелко трясясь и не сводя с них исступленно-страстного взгляда. Резкая боль полоснула Машу по глазам, и она закрыла их, чувствуя, как из-под ресниц ручьем потекли слезы.
— Вам?! — издала истошный звериный рык бесноватая. — Я должна отдать это вам? Троим!!! Не хочу! Нет!!!
Помимо воли Машины веки взметнулись вновь, словно птицы, испугавшиеся громыхающего звука.
И она увидела, как ураган безжалостно швыряет тело женщины из стороны в сторону, бьет его о стены и потолок, а та кричит, кричит, кричит…
— Нет! Нет! Нет!
Но с каждым ударом ее «нет» становится все слабее.