— Да нету там никого!
— Пойдем посмотрим.
— Да мало ли кто это мог быть! — пришел в негодование Друг.
— Коль, я ж тебе уже объяснял, не так тут что-то.
— Ежу понятно — не так! — взорвался Николай. — Как труп «так» может быть?! И девку жалко, конечно. Только тебе что, больше всех надо, да? Сам мне рассказывал, сколько сюда вчера ментов понаехало. Без тебя, небось, разберутся.
— Ты что, не понял? Она с Машкой моей училась! — вскипел Владимир Сергеич, выпячивая решительный подбородок. — Маша моя в этого подонка влюблена. А его сегодня выпустили! Я думал, следователь нормальный, а он… — Машин отец неприязненно махнул рукой. — Такой же, как они все! Я ему дело говорил: Кирилловские открыты! А они в эти пещеры даже сунуться забоялись.
— Так вот ты куда намылился? — обалдел Петрович. — Нет, Сергеич, тебе не в пещеры, тебе прямая дорога в Павловку! Вот, прямо и направо, — указал он, резко рубанув воздух ребром ладони. — Ты че, совсем уже спятил? Не хуже меня знаешь: там все на соплях держится! И менты наши — не самоубийцы. Девку в церкви прирезали. Так какого хрена под землей искать?!
— Есть там что-то, — упрямо набычился Владимир Сергеич. — Я чувствую, есть.
— Все! Пошли домой, — восстал его друг. — Последний раз говорю! Погеройствовал, и будя!
— Значитца, так: ты со мной или нет? — Владимир Сергеич непреклонно сжал посеревшие губы.
— Я — домой! У меня уже терпец урвался! Ну что ты за человек такой? — возмущенно посетовал приятель. — Вечно на рожон прешься! Мы с тобой уже раз браконьеров ловили у тебя на даче! Помнишь, чем оно все кончилось?
— Ты, как баба, ей-богу, — презрительно скривился Владимир. — Все, пошел я. Некогда мне… Только время из-за тебя зря потратил. Если б с тобой полдня не препирался, я б сюда еще в пять пришел.
— Ну, так и придем сюда завтра засветло! — пошел на попятную напарник. — Что за нетерплячка среди ночи, в самом деле?
— Под землей всегда ночь, — угрюмо буркнул Владимир Сергеич. — Один черт — сейчас или днем. Ночью даже лучше. Как раз ночью они сюда и приходят… Все, вали домой, к жене под бочок!
Николай Петрович остался на площадке, растерянно глядя в спину уходящего друга. Сплюнув, он присел на парапет.
«Не могу ж я его самого кинуть, — натужно подумал он. — Может, и хорошо, что кто-то наверху остался. Если через час не вернется, спущусь, погляжу, чего там, — укачал он свою смущенную совесть, вступившую в непримиримый конфликт со здравым смыслом отца семейства. — Ну Сергеич, ну ненормальный…»
Он неприязненно подобрал губы и неуютно огляделся вокруг. Стоило Ковалеву раствориться среди деревьев Кирилловского косогора, как ощущение безопасной цивилизации исчезло и стало темно и тревожно, как в лесу. И мысль о том, что освещенный и понятный центр где-то рядом, уже не спасала. А всего-то несколько шагов… Странный все-таки город Киев! Странное место. Темень и абсолютная, давящая на уши тишина.
Нет, Николай Петрович не боялся темноты. Просто тьма настораживала его. Но еще больше Петровича нервировала неопределенность его положения и еще что-то — еще более неопределенное, смутное и неназванное.
Проклятая церковь словно таращилась ему в спину тяжелым и гнетущим взглядом изнасилованной, а сумасшедший дом за ее забором беззвучно лыбился и неслышно подкрадывался ближе и ближе, тянулся к нему полоумными, призрачными, смеющимися руками…
Только сейчас он заметил, что все фонари на лестнице разбиты. Точно специально…
В доме через улицу погас свет. Сначала одно окно, затем второе.
А потом свет исчез совсем.
Для Петровича он исчез навсегда. А еще через пятнадцать минут он исчез и для Владимира Сергеича. Потому что земля, в брюхе которой он брел по извилистым катакомбам Кирилловских пещер, вдруг вздрогнула от страшного и безмолвного взрыва всем своим большим, темным и рассыпчатым телом и набросилась на него, накрывая его собой.
* * *
Поздним пятым июля к Старокиевской горе причалил пижонский розовый лимузин 30-х годов, из брюха которого появился известный украинский телеведущий с бутылкой «Советского» шампанского в руках. Вслед за ним из машины вылезли никому не известный длинный парень и длиннокосая девушка с гладко зачесанными темно-русыми волосами.
— Э, смотри, ведьмы! — засмеялся длинный, показывая на трех особей женского пола, понуро сидевших на еще сохранивших тепло жаркого летнего дня ступеньках исторического музея. Возле их ног валялась растрепанная дворницкая метла.
— Наверное, какие-то городские сумасшедшие, — уточнил ведущий опасливо и нервно.
— А если и правда ведьмы? — загорелась девушка, и в ее голосе прозвучала столь неподдельная вера в возможность невозможного, что телеведущий, намеревавшийся отметить в этом романтическом углу Киева свой сегодняшний успех, решил вдруг не рисковать.
— Давайте лучше там разопьем, — качнул он рукой в другой конец пейзажной аллеи. — Или лучше поехали к Родине-Матери!
— Как скажешь, — безразлично согласился с ним длинный.
Русая девушка бросила на загадочных обладательниц помела последний неудовлетворенно-любопытный взгляд, и лимузин отъехал…
— А вдруг ты права? — угрюмо спросила Даша Дображанскую.
Она неприязненно посмотрела на Катю, как будто даже ее правота была лишь очередным свидетельством неискоренимой зловредности Катиного характера, и раздраженно продолжала:
— Стоит только предположить, что у того, кто нас развел, куча лишних бабок, и окажется: никаких чудес нет! Переводчики для животных действительно существуют — это не сказка. А метла так и не взлетела! — Чуб безжалостно отшвырнула безнадежную метелку ногой. — А К. Д. этот, может, только что в той тачке розовой приезжал, на нас, дур, покуражиться! Что скажешь, а?
Но Катя не сказала ничего — лишь нетерпеливо дернула тугой ворот-стойку и медленно вдохнула свежий ночной воздух.
Оставленный за плечами день был похож на финал сказки Ершова, герои которой прыгали по очереди в три котла. И выныривая из очередного переплета, Катя не знала, возродится ли она вновь или заживо сварится вкрутую.
Выходило, что выжила! И сделав безумный, умопомрачительный круг, тупо вернулась на то же самое место — в прямом и переносном смысле слова.
— А ты чего молчишь? — напала Чуб на Машу, уже пятнадцать минут добросовестно не сводившую глаз с неба.
— Вроде бы нигде ничего не загорелось, — пискнула та, смятая этим воинственным разоблачением. Она самоотверженно подперла затекшую шею ладонью и снова с надеждой задрала ее вверх.
— Конец света! — взвыла Даша Чуб. — Она все еще верит! Окстись, Масяня! Не было ни одного настоящего чуда! Все можно объяснить! Мы живем в век высоких технологий! Псы говорят человеческим языком! Прозрачное привидение — кинопроекция! И если сейчас на небе появится красный огонь, это будет всего лишь…