Важно другое. По словам того же А. Н. Сахарова, после этой битвы храбрый скопец со своим войском исчезает из византийских летописей.
Перенесемся, читатель, в последний раз в Город царей. Перенесемся в те дни, когда вольнодумец-поэт вспомнил о небесах, а патриарх молил мертвеца об убежище в его гробу – для себя и всех православных. Пройдем по его улицам, вдохнем пропахший едкой, словно дым пожарищ, паникой воздух.
Вон толпа уличных босяков встревожено окружила инока, почтительно внимая строкам пророчества о «князе Рос». И кто-то испуганно спрашивает: «Отец, а имя его, Сфентослава этого самого, – оно как будет по-нашему?»
Инок хмурится. Трудный вопрос, хотя многие жители Царя городов понимают с пятого на десятое язык варваров, торгующих с ними, служащих в императорском войске.
«Сфен-то-слав… это будет… это по-нашему… по-нашему – Люциф…»
И осекается, испуганно захлопнув сморщенной ладошкой рот.
Поздно. Услышали. Поняли.
Да и чего уж тут не понять…
Вон, что ни день – идут с запада подводы с беженцами. После того как пал перед варваром Адрианополь – только на столичные стены и надежда да на святыни града Константинова. Иные – чуть не из самой Мизии-Болгарии бредут. И каждый рассказывает о знаменах цвета адского пламени, о вышитых на них поганских знаках – птице хищной, что на вилы бесовские похожа, и кресте с богохульно переломанными концами.
И про стального вепря бронированной пехоты варваров. И про черные стаи диких всадников, «гуннов» -мадьяр и печенегов, кружащие вдоль его пути. Помните, у Иоанна Геометра: «Горят поля, деревни гибнут в пламени».
Воет над Константинополем сорвавшийся с цепи Северный ветер. Словно до срока, до конца земного мира, вырвался из оков тот, кого когда-то приковали к нему архангелы.
А может – срок?
Мы уже говорили, что в те годы христиане и на Востоке, и на Западе ожидали конца мира. В труде того же Диакона это ожидание сквозит очень явственно. И кого должны были видеть христиане города царей в непобедимом язычнике, идущем на их город от северных «Ворот зла», очень хорошо можно представить.
И впрямь – впору политического убежища в гробу искать.
К Царю городов подходили авары и арабы, болгары и венгры. Но никогда враг, стоявший у стен города, не вызывал такого страха. Священники и патриархи привычно молились Христу, поэты столь же привычно прославляли оружие императора – вполне здравствующего, – если вообще замечали, творческие натуры, со своих парнасов какую-то суету грязных варваров и грубой солдатни у древних стен Византия. Лишь один раз патриарх воззвал к мертвецу, прося спрятать его в могиле, лишь один раз поэт возопил к богу и вспомнил о грехе и покаянии…
Остановить русов войска Второго Рима смогли лишь под городом Аркадиополем. Ныне это Люле-Бургаз в Турции. Читатель может взять атлас или карту этой страны с указанием масштаба и проверить по линейке – от Константинополя, ныне Стамбула, поле битвы отделяли 120 километров. Два дня пути по хорошей дороге – а дороги в этой части империи сохранились еще с римских времен. Два дня пути отделяло Святослава от воплощения его мечты, от пира на руинах Константинополя. «За малым не дошел Царьграда», – отмечает летопись.
Впрочем, об этой битве – потом. Рассказ о ней полон недомолвок и загадочен – а ведь именно эта битва решила судьбу войны. Она заслуживает особой главки. Именно эта битва явилась одной из тех самых развилок истории, о которых сейчас так любят рассуждать и историки, и писатели-фантасты. На нее, однако, не обращают внимания, начиная рассказ о вероятностях в истории Руси с ее крещения. А что, мол, если бы Русь приняла ислам или западный вариант христианства? Хоть где-нибудь прочитать бы – а что могло произойти, продержись Русь в язычестве еще век-другой, как Литва, или вообще сохрани она древнюю веру до наших дней, как Индия или Япония? Но нет – и в христианах, и в атеистах крепко засело, что язычество – это «первобытность» и «племена»… как будто не бывало в истории языческих империй и до, и после Святослава!
Между тем такой православный автор, как Вадим Кожинов, при всем своем несочувствии язычеству, подчеркивает, что на те рубежи международных отношений, на которых стояла Русь Х века, христианская Россия выйдет лишь к XVIII столетию. А видный историк И. Я. Фроянов еще в 1988 году писал, что возможности языческого общества на Руси Х века далеко еще не были исчерпаны.
Даже если бы Святослав не взял Константинополя, а только осадил его, как Симеон или, точнее, как Крум, история могла бы измениться серьезнейшим образом.
Недавно еще за незыблемую истину почиталась – естественно, на словах – невероятная глупость: история-де не терпит сослагательного наклонения. Естественно, это «правило» то и дело нарушали. Ведь как оценить то или иное событие, не прикинув хоть на глазок – а что было бы, если б все обернулось по-другому? Вот вам и сослагательное наклонение готово. Поэтому, читатель, не обращайте внимания на попугаев, затвердивших эту нелепую фразу. История, возможно, его и не знает, а вот историкам без сослагательного наклонения шагу не шагнуть.
В те времена Второй Рим раздирала распря между столичной бюрократией и местной военной знатью. Помните топарха и его «советников»? Вот так было по всей империи. И если бы столицу взяли штурмом варвары, местная военная знать растащила бы империю на княжества. Ведь, кроме бюрократии, в империи не было иных сильных централизованных структур. На Западе полному распаду препятствовала церковь с папой во главе, а на Востоке церковь была элементом бюрократической машины. От потери столицы Византия бы уже не оправилась и превратилась бы в федерацию полунезависимых феодальных державок, масштаба Грузии.
А Средневековье без Византии – это совсем иное Средневековье. И не только в смысле сильной и независимой Грузии, которой не пришлось бы воевать на два фронта – с мусульманами и хищными «братьями по вере». И даже не в смысле на век-другой отложенного (а то и вовсе не случившегося) крещения Руси. Это и совсем иная Европа. Василий II никогда не переселит в Болгарию павликиан из Малой Азии. И эта ересь так и останется одним из пятен в ярком и пестром ковре Востока. В крайнем случае станет государственной религией в одном из остатков Византии, как ересь монофизитов в Армении. Но не будет богомилов, не будет и катаров, и альбигойцев. А значит, не возникнет созданная в нашем мире для борьбы с этими ересями инквизиция. И суровый рыцарь Симон де Монфор, и строгий монах Доминик прославятся чем-нибудь совсем другим. Это раз. Не возникнут также трубадуры и труверы с миннезингерами – вся эта полувосточная-полухристианская певчая братия, пропитанная идеями альбигойцев. А это направит по другому пути всю культуру и искусство Запада. Скажу одно – это принципиально иное отношение к любви и к женщине. Это два. «Аристотелева революция» Фомы Аквинского тоже пройдет как-то совсем иначе. Потому что не будет ни угрозы «манихеев» из катарского Лангедока, ни притока греческой философской литературы с ее вопросами и ее ответами на основные вопросы бытия. Это три.