— Тише, — прошептала она, хотя он даже не пытался ничего сказать, и медленно провела его руками по своему телу. Марвин расслабил ладони и позволил им обвести её стройный стан, но отчего-то больше всего его взбудоражили не изгибы плоти под одеждой Ив, а жар её ладоней, лежавших на его руках. Она завела его руки себе за спину, и он почувствовал под пальцами шнуровку лифа. Марвин стал нащупывать узлы, но тут руки Ив замерли. Она ничего не сказала, только тихое придыхание вырвалось из приоткрытых губ, и она положила левую руку Марвина себе на шею. Он понял и, как послушный ученик, принялся ласкать её кожу у самых волос, а другая его рука потянула за шнурок лифа.
Всё это происходило медленно, безумно медленно, он никогда в жизни ещё не раздевал женщину так неторопливо, и даже не подозревал, что это способно вызвать в нём что-либо, помимо раздражения. Когда её юбки упали на пол, она наконец отпустила руки Марвина и, крепко обхватив его шею, повисла на нём. Он подхватил её на руки. Она тяжело привалилась головой к его плечу, съёжилась, будто от холода, и — Марвин подумал, уж не чудится ли ему — тихо, протяжно всхлипнула. Он поспешно положил её на постель, чувствуя себя хуже, чем если бы за ними наблюдал весь королевский двор, и она тут же недовольно сдвинула брови. Марвин мгновенно понял свою ошибку и дальше делал всё так же медленно, чувствуя, как глубоко внутри разгорается привычный неистовый голод…
Да, голод был привычным, и да, Марвин хотел эту женщину, но глубина, на которой этот голод зародился, была ему незнакома. В этой глубине обычно лежали совсем другие чувства: ярость, боль, безудержная радость битвы… И там же гнездился страх, который испытал Марвин, когда понял, что существует оружие, о котором он ничего не знает, и это оружие применяют против него самого. У Ив из Мекмиллена тоже было такое оружие. И Марвин был гол перед ним, гол и беспомощен, как едва вылупившийся птенец перед волчьими зубами. И в то же время он знал, что никогда не сумеет не только овладеть этим оружием, но и понять его сущность — так же, как птенцу никогда не понять сущность волчьих зубов иначе, чем ощутив их на своём горле.
Марвин понял это, занимаясь любовью с Ив из Мекмиллена, женщиной, которая любила его врага. Но понимание пришло не в мыслях: страх, боль и голод — это не мысли, они просто появляются в твоей глубине , и ты в тот же миг постигаешь, что они такое, тебе не нужно для этого давать им имена. Ты их просто ощущаешь и принимаешь, как неизбежное зло и часть тебя самого. Ив из Мекмиллена на этот час стала частью Марвина. И в этот час он любил её так, как никогда в жизни не любил женщину, как вообще невозможно любить то, что не является тобой. Впрочем, нет, это всё-таки не было любовью: просто он чувствовал, что она — это его голод и его боль, о которых не надо думать, но которые приходится принимать, коль уж они пришли.
Но ладно, всё это было там, в его глубине, а вовне, на том тонком слое поверхности, что Марвин мог осознать, это просто было восхитительное соитие. Несмотря даже на то, что Ив так и не позволила ему принять инициативу на себя: её руки вели его, как кукловод водит марионетку, её бёдра задавали ритм его бёдрам, заставляя Марвина чувствовать себя девственником, и на малейшую его попытку сделать что-то по-своему Ив отвечала таким напряжением в теле, что казалось, будто она превратилась в камень. Её плотно закрытые веки мелко дрожали, будто она спала, и ей снился тяжёлый сон.
Когда всё кончилось, Ив отстранилась от него, и Марвин ощутил себя так, словно ему отрезали правую руку. Он сел на корточки и уставился на неё сквозь лениво расползающуюся пелену в глазах. Ив приподнялась на локтях, и теперь на её лице не было даже той тени улыбки, которую Марвин видел прежде.
— Прости, — глухо сказала она. — Прости, я не должна была. Но я не удержалась, я…
В её голосе прорвалось такое отчаяние, что она сама услышала это и рывком перевернулась на бок, пряча застывшее лицо.
И Марвин внезапно понял. Всё — её взгляды, вопросы, её странное смятение, иногда переходящее в мольбу, а иногда в гнев, — всё встало на свои места. Это понимание тоже возникло там, в глубине , и тоже было оружием — но теперь это было его оружие, его собственное. Второй урок Лукаса из Джейдри: убивай тем, чем собираются убить тебя.
Марвин медленно — да, Лукас делал это очень медленно, — провёл открытой ладонью по спине Ив, глядя, как по её позвоночнику перекатывается дрожь.
— Вы довольны? — спросил он так, как спрашивает прилежный ученик о выполненном задании.
Ив из Мекмиллена обернулась через плечо, и сквозь упавшие на лицо тёмные пряди свернул такой же тёмный, дикий взгляд, восторженный и ненавидящий.
— Ты очень талантлив, — хрипло сказала она. — Но заносчив и глуп. В нём этого никогда не было. Скажи ему, что над этим тебе ещё стоит особо… поработать. А когда закончишь, приходи снова. Но не раньше. Ясно тебе?
Марвину стоило большого труда сохранить улыбку на лице, и ещё труднее — выдержать этот взгляд. И он вдруг снова понял, что Лукас из Джейдри в который раз перехитрил его. Убивай тем, чем собираются убить тебя… о да.
— Я вас ни о чём не просил, — грубо сказал он и, отвернувшись, встал, поэтому не видел, как при изменившемся тоне его голоса она встрепенулась и приподнялась, глядя на него с отчаянной надеждой.
— Стой! Подожди! Иди сюда… или нет… о, боги…
Он заставил себя не обернуться. Истеричка. Глупая деревенская потаскуха, с ходу задравшая юбку перед первым же мужиком, который забрёл в эту глушь. Идиотка, бес знает сколько уже лет влюблённая в человека, который, может статься, даже имя её забыл. И теперь пытавшаяся увидеть этого человека в том самом первом встречном мужике, думавшая о нём, занимавшаяся с ним любовью — с ним , а не с тобой, Марвин из Фостейна… или, может, правильнее сказать, Щенок из Балендора? Щенок, которого заставили сыграть в постели роль волка, да ещё и удовольствие от этого получить…
«Но я ведь справился, — думал Марвин, забыв о том, что старается не поддаться глубине . — Это была роль волка, и щенку она, похоже, оказалась по зубам. И что бы ты на это сказал, Лукас из Джейдри? Я поимел твою женщину так, будто был тобой. Она захотела, чтобы я был тобой. Она видит тебя во мне, чувствует твои прикосновения в моих руках. Теперь я знаю, чем ты берёшь женщин. И у меня такое чувство, будто я подглядывал в замочную скважину… и мне стыдно, проклятье, мне просто стыдно теперь».
Внезапно его переполнило такое отвращение к самому себе, что он мигом забыл о том, как только что собирался использовать эту невообразимую ситуацию в своих целях. А ведь мог бы: Ив спала с ним, видя в нём Лукаса, и, Ледоруб знает почему, она решила, что у них много общего — да ведь она уже по уши влюблена в Марвина, она от него зависит… Останься же с ней, Марвин, не позволяй прогнать себя, будь и дальше её домашним Лукасом, Лукасом её мечты — и оба они окажутся в твоих руках. Великолепная идея — и до того гнусная, что Марвин ощутил приступ тошноты. Именно в этот миг он понял, что это значит — быть Лукасом из Джейдри.
И на мгновение ощутил жалость к своему врагу.