– Не ходи здесь в одиночку, особенно по ночам, – предупредила она.
– А днем можно? – Капля крови скатилась на кончик носа.
– Днем можно…
Они поднимались еще несколько минут, и теперь Сколот запинался почти на каждом шагу, хватаясь за деревья онемевшими руками. Зазноба же словно летела над всем лесным мусором, поскольку в темноте было незаметно, как она перебирает своими крохотными ножками. Здесь уже попадались березы. По крайней мере, боковым зрением он видел белеющие в сумерках стволы и даже вроде бы первые листочки на ветвях. Потом сквозь деревья просветился розоватый закат и стало светлее.
– Теперь будешь жить в скиту. – Дара указала на красноватый от вечерней зари домик. – В полном одиночестве, без благ цивилизации. Даже без гитары.
Сколот все еще стоял и озирался: избушке не хватало только курьих ножек, на крыше росли густой мох и мелкие деревца, со всех сторон вплотную примыкал лес, образуя только перед каменным крылечком небольшую полянку с черными, трухлявыми пнями.
– Ну, что встал? – поторопила Зазноба. – Иди, отшельник, принимай хоромы.
Он толкнул дверь непослушной рукой и ступил через порог. В бревенчатой келье было мрачно и сыро, свет едва попадал в узкое оконце на восток, а сквозь дверной проем слабым ручейком вливался багровый закат, отчего тесное пространство и вовсе показалось зловещим. Приглядевшись, Сколот различил у одной стены голый топчан, у другой, напротив, – развалившийся камелек, некогда сложенный из голышей. Вытяжной трубы не было, жилище топилось по-черному, дым выходил в закопченную отдушину под махровым от сажи потолком.
И повсюду пахло горьковатым тленом…
Он вышел на улицу и отдышался.
– Зато здесь можно целыми днями петь песни и кричать – никто не услышит, – злорадно, как показалось, произнесла Дара. – Через неделю лишишься ума без моей помощи. Впрочем, нет – наверное, протянешь дольше… Н у, и ка́к следует ответить, лишенец?
– Повинуюсь року.
Она присела на пень и пошевелила ступнями, должно быть уставшими в тесной, глухой обуви.
– Ты мне лжешь! – сказала резко, с неожиданным отчаянием. – Ты не повинуешься! Не знаю, что с тобой делать…
– Но ведь ты уже исполнила урок? Определила место. Здесь как на даче – лес, свежий воздух… Да, сделай еще одну попытку, лиши памяти. Только оставь кусочек, чтоб разбираться в грибах. Я собирал их возле Тариг…
– Обещай мне, что не станешь заниматься своей алхимией, – серьезно попросила Дара. – И смущать темные умы мира.
– А где здесь изгои? Где мир? Кого смущать? Даже зверей нет…
– И не поджигай тут ничего – не поможет!
– У меня и спичек нет…
– Я слышала, как ты выпустил на волю Белую Ящерицу. Из-за нее тебя наказали?
– Уже не помню, за что… – Сколот сел на землю и принялся разминать очужевшие от оков руки. – Это ты вынесла из квартиры вещества?
– Для лишенца ты много чего помнишь. Например, письмо варваров. Я сужу по орнаменту на гребне… Только не морочь голову. За что лишили пути?
– Это тебя не касается, – огрызнулся он. – Верни мои вещества. И гитару!
– И так натворил глупостей! Зачем устроил пожар в Осколкове?
– Ничего я не устраивал!
– У тебя похитили соларис, а ты этого даже не заметил. И в результате сгорел корпус в технопарке.
– Туда ему и дорога!
– Но арматура, трубы и прочий металл расплавились. И все превратилось в чистое железо. Получилось, ты косвенно раскрыл секрет топлива.
– Скоро от этого железа ничего останется. Разве что кучка ржавчины…
– Ты понимаешь, что за тобой теперь охотятся, как за зверем? Зачем ты искушал изгоев золотом, венцами, монетами? – Зазноба выдернула гребень из волос. – Вот это что?.. Ты достоин участи юродивого!
– Ну так обрати меня! Я уже без настоящего. Буду и без прошлого, теперь все равно…
Она вновь с усилием пошевелила ступнями и отозвалась с женской обидой и ревностью:
– С удовольствием бы! Мне мешают твои чувства и надежда на будущее. Ты на что надеешься, лишенец?
– А вот этого у меня никто не отнимет! – с сарказмом засмеялся Сколот. – Даже владыка Атенон. Приятно, когда есть что-то неотъемлемое!
– Неужели ты влюбился в эту… вероломную тварь? Ты не знаешь даже ее настоящего имени!
– Знаю. Благодаря твоим способностям…
– Тебя завлекли, заманили в ловушку.
– Никто меня не заманивал – сам пошел. И принес золотой гребень. Я должен был это сделать!
– Все еще ищешь Белую Ящерицу?
– Верни разум Роксане. У меня душа, как маятник… – Сколот оборвал себя, устыдившись собственной внезапной откровенности и просительного тона.
Дара это поняла, и насмешливость в ее голосе исчезла:
– Думаешь, это она?
– Белую Ящерицу могли снова поймать и судить. Лишить памяти…
– Лишили памяти, а космы оставили? И снова отпустили в мир?.. Ты поддался искушению, лишенец. Так не долго и шерстью обрасти.
– Уже обрастаю…
– За что ты угодил в немилость к Стратигу? – спросила Зазноба после долгой паузы. – Отказался исполнить урок?
– Не позволил изменить судьбу, – сдержанно сказал он.
– В твоих песнях искренности больше…
– Да, я отказался исполнять урок, – наконец-то признался Сколот. – Он противоречил моим убеждениям. И здравому смыслу.
– В результате все равно судьба изменилась. Ты оказался беспутным и в переходе, с гитарой. Теперь и вовсе там, где вообще нет никаких дорог и троп. А ведь твой рок – охранять Пути земные… Хоть сейчас убедился, что все это – наивное заблуждение юности?
Он не готов был обсуждать с ней столь щепетильные вопросы, но услышал в этих словах некое расположение Дары, пришедшей не казнить, не наказать, а вроде бы даже спасти.
Но даже это спасение, избавление от плена его не радовало.
– Мне нравилось петь в переходе на Пушкинской, – вымолвил он. – На Перекрестке Путей…
– Думал, Белая Ящерица откликнется на твои песни? Потом сам искал, раздаривал гребни… Это заблуждение, лишенец. Валькирии избирают сами! Их не заманишь песнями на перекрестке, не увлечешь серебряными венцами. Ты же видишь, кто отозвался на твой голос?
– Напрасно ты так, – попытался он защитить Роксану. – В ней что-то было! Я же видел знаки, приметы. Мы ездили с ней в музей Константина Васильева. Потом я посмотрел его картины в альбоме… А она их увидела еще до нашего знакомства! Сама, никто не подсказывал. И поняла суть, узнала, узрела!..
– И ты решил – к тебе явилась богиня?
– Явилась, пришла сама…