– К машине.
– Но мы пришли с другой стороны!
– Тебе показалось… Ладно, прощай, отшельник!
– Я провожу! – Он поплелся следом.
– Ну, проводи, – сказала ехидно. – Хочешь запомнить дорогу?
– Хочу встретить ее здесь! – с вызовом заявил Сколот. – Свою Валькирию! Назло всем!
– Ты понимаешь, что это будет означать? – на ходу спросила Дара.
– Догадываюсь. Признак потери рассудка?
– Молодец, соображаешь… Всё, дальше не ходи за мной!
– Вернусь, если скажешь, где мой отец.
– Я не знаю, где твой отец! – сердито выкрикнула она. – И всё, отстань!
– Ладно, отстану, – мгновенно согласился Сколот. – Счастливого пути!
Он снял ботинки, сдернул носки и растянулся на мягком мху, закинув руки за голову. Перед глазами в светлом весеннем небе кружились редкие звезды.
Дара тотчас скрылась в темноте, а он лежал и слушал ночной лес. Птица еще кричала, оказываясь то впереди, то сзади, но голос ее был обманчивым, как и все остальное на Мауре. В подобных ловушках Сколот никогда не бывал, однако много слышал о них от странников и Авег, разносящих Соль, – те утверждали, что вихри магнитного поля Земли опасны лишь для перелетных птиц и изгоев, иногда случайно в них попадающих. Ну и для таких лишенцев, как он…
Между тем Дара спустилась к оставленной внизу машине, и было слышно, как она хлопнула дверцей – вероятно, села за руль. Потом включила стартер – тот заухал, как филин, оглашая вечерний лес, но мотор чихал, стрелял и не заводился. Сколот выжидательно ухмыльнулся:
– Сказал же – не отпущу…
Через десять минут Дара вернулась с обескураженным и рассеянным видом – и пришла с другой стороны горы, оказавшись за его головой.
– Двигатель не запускается, – пожаловалась. – Сама в ловушку угодила…
– Вероятно, топливо испортилось, – сокрушенно заметил Сколот.
– Что ты сделал?.. Перестань баловать!
– Где мой отец?
– Утром мне нужно быть в Москве. И так с тобой провозилась… Я исполняю строгий урок!
– А у меня нет ни времени, ни урока, ни пути. Благодать!
Она сняла свои детские ботинки, подогнула под себя ноги и присела в изголовье. Сколот ощутил ее руку на своих волосах.
– Отчаяние – удел изгоев, Сколот. Ты лишенец, но ты сильный парень. И своего добьешься. Тебе просто сейчас очень одиноко. Я бы взвыла, окажись на Мауре. Знаешь, как я страдала первые годы на Трех Таригах?
– Погоди, я тоже взвою. И медленно обрасту шерстью.
– Ты так и не назвал последнего желания…
– Назвал – ты исполнить не захотела.
– Не смогла…
– Ну и ладно! Езжай, отпускаю.
– А топливо? Машина заведется?
– Теперь заведется.
Зазноба пошевелилась и замерла.
– Любопытно, как ты это делаешь? Тем более на расстоянии… Зачем ты поджог Осколково?
Сколот мрачно ухмыльнулся:
– Ничего я не поджигал… Просто у солариса есть защита от дураков. Пусть не воруют.
– А за счет чего управляют материями?
– Это несложно на самом деле. Надо сильно захотеть.
– Научи меня! Если так просто…
– Сводишь две критические массы – свое желание и желаемый предмет. Начинается горение по принципу ядерного.
– И всё?
– В общем, да, – скучающе проговорил Сколот. – Осталось научиться уплотнять желания. До критической массы.
Она вздохнула с мечтательным сожалением:
– Легко сказать – до критической массы… Ты не хочешь, чтоб я уезжала?
– Конечно, вдвоем здесь было бы веселее.
– Нет, ты искуситель! – Дара засмеялась. – Сначала песнями меня прельстил в переходе, теперь своим юродством. Стратиг не зря тебя наказал… Кстати, а что теперь будет с соларисом?
– Наверное, отдадут китайцам. Чтобы они усмирили агрессию Запада. Если уже не отдали… Но мне теперь все равно!
– Не зря говорят: все гении блаженны! Знаешь, как тебя теперь называют? Алхимик!
– Я лишенец в смирительной рубашке, – усмехнулся он. – Отшельник с Мауры!
Дара приподняла его голову и положила себе на колени. Провела пальчиками по губам.
– С тобой интересно. Жаль, мы не встретились на Таригах. А были там в одно и то же время…
– Но в разных пространствах…
– Хочешь, я останусь с тобой до утра?
– Не хочу, – мгновенно отозвался он.
– Не спеши, подумай. – Дара положила ладонь на солнечное сплетение. – Останусь до утра, и ты забудешь эту крашеную Роксану. Я тоже умею управлять материями, знаю одно древнее правило – клин вышибают клином. Иначе ты и в самом деле превратишься в снежного человека. Грудь уже мохнатая… И еще узнаешь, почему мне дали такое имя – Зазноба.
– Имя у тебя выразительное…
– И потом не оставлю тебя одного на Мауре. Буду иногда приезжать. Тайно от Стратига… Хочешь?
– Гитару привезешь? – спросил он.
– Привезу, так и быть.
– А вещества? Что вынесла из квартиры?
– Ты пользуешься моей добротой. Зачем тебе вещества на Мауре?
– Найду применение… Ну так вернешь?
– Верну. Если дашь слово, что не устроишь тут пожара. Или еще чего, чтоб бежать.
– Здо́рово. – Он сел. – Теперь верю, ты и правда училась в институте благородных девиц.
Дара глянула на его правую забинтованную руку, положила гребень в левую и склонила голову, тряхнув волосами.
– Расчеши мои космы.
– Давай так. – Он зачесал их назад и воткнул гребень. – Все, что ты предложила, оставь себе. В том числе вещества и гитару. А взамен скажи, как найти моего отца, Мамонта.
Она усмехнулась каким-то своим мыслями и потрепала его по щеке:
– Вижу, и ты прошел курс… воспитания чувств.
– Я тебя слушаю, Зазноба.
Сколот сел и вдруг увидел белеющие в темноте ее ступни – пальцев не было на обеих. Вместо них – ровное, неестественное закругление и вроде бы даже серый намозоленный послеоперационный рубец…
И сразу как-то стало понятно, почему она ходит семенящим шажком.
Дара заметила его взгляд и спрятала ноги под себя.
– К сожалению, нам мало что известно, – подбирая слова, проговорила, она, – об уроках избранных… Впрочем, как и о жизни и смерти… Всё только слухи, понимаешь? Молва, сплетни…
– Говори, что известно.