Она наклоняется, целует и слизывает капельки пота с его запястья. Он зарывается лбом во влажность ее волос.

Потом он вдруг устремляется в поход по библиотеке, свет от снова включенного фонаря отскакивает, прыгает во все стороны. Он чувствует себя в безопасности в этом помещении, потому что целую неделю проверял его на наличие мин, и теперь здесь просто комната, а не зона или территория. Он ходит по ней, размахивая рукой, освещая то потолок, то лицо Ханы, когда проходит мимо нее, а девушка стоит на спинке дивана, глядя вниз на его блестящее стройное тело.

В следующий раз, проходя вдоль дивана, он видит, что она наклонилась вниз и вытирает руки о платье.

– Но я достала тебя, достала, – говорит она нараспев. – Я могиканин с Дэнфорс-авеню.

Потом она едет на нем верхом, а свет от ее наручного фонаря мечется по корешкам книг на самых верхних полках, ее руки поднимаются вниз и вверх, когда он кружит ее, и она падает вперед, хватаясь за его бедра, затем слетает вниз, освобождаясь от него, ложась на старый ковер, который все еще сохранил запах весенних дождей. На ее руках пыль и песок. Он опять наклоняется над ней, она тянется и выключает фонарь на его руке.

– Я победила. Согласен?

Он еще ничего не сказал с тех пор, как вошел в комнату. Он делает головой жест, который она так любит: то ли кивок, то ли обозначение возможного несогласия. Он не видит ее – мешает свет ее фонаря. Когда Кип выключает его, они теперь равны в темноте.

Только один месяц Хана и Кип спят вместе, открывая, что любовь есть целая страна с могучей цивилизацией, что можно любить, лишь думая о нем или о ней.

«Я не хочу, чтобы меня трахали. Я не хочу трахать тебя.»

Где он или она научились этому в свои годы, никто не знает. Может, от Караваджо, который разговаривал с ней по вечерам о своем возрасте, о нежности к каждой клеточке того, кого любишь, которая приходит тогда, когда ты понимаешь, что смертен. А это суждено понять каждому. Раньше или позже – зависит от обстоятельств. Вторая мировая война в Европе кончилась. Душа человека – не географическое понятие. И смерть может бросить свою холодную тень на человека в любом возрасте.

Желание парня угасало только в глубоком сне в объятиях Ханы. Для полного удовлетворения и ему было нужно нечто большее, чем волшебный свет луны или темпераментная работа тела.

Весь вечер он лежал, прислонившись к ее груди. Она напомнила ему, как приятно, когда тебя почесывают, ее ногти кругами похаживали по его спине. С этим удовольствием он знаком давно благодаря няне. Покой и умиротворение, которые Кип помнит из детства, шли от нее. Не от матери, которую он любил. Не от брата или отца, с которыми он играл. Когда он был испуган и долго не мог заснуть, няня понимала ребенка и успокаивала, кладя руку ему на спину. Она, приехавшая из Южной Индии и совершенно чужая в Пенджабе, жила с ними, помогала по хозяйству, готовила и обслуживала их, воспитывала своих собственных детей, успокаивала и его старшего брата, когда тот был маленьким, и, возможно, знала характер каждого малыша в семье лучше, чем настоящие родители.

Это была обоюдная привязанность. Если Кирпала спрашивали, кого он больше любит, то он называл сначала няню, а потом уже маму. Ее успокаивающая любовь значила для него больше, чем кровная или сексуальная. Как он поймет потом, всю свою жизнь вне семьи он искал именно такую любовь. Платоническую близость другого человека – платоническую, и лишь иногда сексуальную. Он будет взрослым, когда осознает это в себе, когда сможет всерьез спросить себя сам, кого он любит больше, и ответит на этот вопрос без детской непосредственности, не сразу, а после глубоких размышлений.

Только один раз он почувствовал, что сумел принести такое же облегчение нянюшке, хотя она уже понимала, что он ее любит. Когда умерла ее мать, она вдруг сразу состарилась. Она проползла в свою маленькую комнату для прислуги и упала на кровать. Он тихо лежал рядом с ней, разделяя ее горе, а няня дико рыдала. Он видел, как она собирала свои слезы в маленький стакан, который держала у лица. Завтра ей нужно будет взять это с собой на похороны. Он сел возле ее скрючившегося тела, девятилетний мальчик, положил руки ей на плечи и, когда она затихла, вздрагивая время от времени, начал царапать ее спину сквозь сари, потом отогнул ткань и принялся почесывать обнаженную женскую кожу – так же, как сейчас применял это нежное искусство к миллионам клеточек белой кожи канадской девушки Ханы, в этой палатке, в 1945 году, над маленьким городком средь холмов Италии, где встретились их континенты.

IX. Пещера Пловцов

Я обещал рассказать вам, как люди влюбляются.

Молодой человек по имени Джеффри Клифтон встретил в Оксфорде друга, который рассказал ему, чем мы занимаемся. Он связался со мной, на следующий день женился и через две недели прилетел с женой в Каир. Это были последние дни их медового месяца. И начало нашей истории.

* * *

Когда я встретил Кэтрин, она была замужем. Замужняя женщина. Для нас было полной неожиданностью, что Клифтон взял ее с собой. Он вылез из самолета первым, а затем появилась она: шорты цвета хаки, острые коленки. В то время она проявляла горячий интерес к пустыне. Мне же больше была по душе его молодость, чем рвение его новоиспеченной жены. В нашей экспедиции он был пилотом, курьером, разведчиком. Он был представителем нового поколения, которому все давалось легко, и с такой же легкостью он пролетал у нас над головами на своем «Руперте», роняя сигнальные вымпелы с яркими цветными лентами и советами по поводу мест наших будущих остановок. Он постоянно восхищался своей женой. В экспедиции было четверо мужчин и одна женщина, муж которой находился в радостном возбуждении медового месяца и не уставал говорить всем об этом. Потом Клифтоны уехали в Каир и вернулись в экспедицию только через месяц, но он был в таком же восторге от жены. Она казалась намного спокойнее, а он вел себя, как мальчишка. Она садилась на канистру из-под горючего, положив локти на колени, и, подперев чашечкой сложенных вместе рук подбородок, неподвижно смотрела на развевающийся на ветру брезент палатки, а Джеффри пел ей дифирамбы. Мы пытались подшучивать над ним, но сказать ему открыто, чтобы он вел себя сдержаннее, значило обидеть его, а этого мы не хотели.

После месяца, проведенного в Каире, она стала молчаливой, все время читала, уединялась, как будто что-то произошло или она вдруг открыла удивительное качество человеческой жизни – переменчивость. Впрочем, от женщины и не требуется быть общительной, если она вышла замуж за искателя приключений. Она пыталась разобраться в себе. И было больно замечать, что Клифтон не понимал ее, не осознавал ее тяги к самообразованию. Она прочитала все о пустыне. От ее внимания не ускользнули даже пометки, сделанные на полях книг, и она могла часами говорить об Увейнате и затерянных оазисах.

Я был на пятнадцать лет старше ее. Вы понимаете, что это много значит. Я уже достиг такого возраста, когда не верят в постоянство и любовь на всю жизнь, и чувствовал себя готовым исполнить роль циничного злодея в любом мелодраматическом романе. Я был на пятнадцать лет старше, но она оказалась сильнее. Ее жажда к переменам в личной жизни была больше, чем я ожидал.