— Значит, не следует упоминать о насекомом в горле у Клауса? О связи между Клаусом и Буффало Биллом?
— Нет. Вы пришли к нему снова, потому что поражены его предсказанием о том, что Буффало Билл начнет снимать скальпы. И это после того, как я и Алан Блум высказали иную точку зрения. Я считаю, что вы вполне можете сыграть на этом. Вам пообещали добиться кое-каких послаблений. Привилегий, каких может добиться только лицо, наделенное высокими полномочиями. Сенатор Мартин. Лектер должен поверить. Ему нужно спешить, так как обещание утратит силу с гибелью Кэтрин. Если это случится, сенатор потеряет к нему всяческий интерес. И если Лектер потерпит неудачу, это случится только потому, что он вовсе не такой изворотливый и умный, чтобы оказаться способным выполнить то, что сам предложил сделать. А не потому, что скрыл что-то от нас, нам назло.
— А сенатор Мартин действительно утратит интерес?
— Лучше будет, если вы на суде, поклявшись на Библии, сможете показать, что не знали ответа на этот вопрос.
— Ясно.
Значит, сенатору Мартин ничего не сообщили. Чтобы принять такое решение, нужны были воля и мужество. Значит, Крофорд боится, что Рут Мартин может вмешаться и обратиться к доктору Лектеру. А это было бы непоправимой ошибкой.
— На самом деле ясно?
— Да. Как он может навести нас на след Буффало Билла, не показав, что ему известны конкретные факты? Как он сумеет ответить нам, опираясь «исключительно на теоретические знания и богатый опыт»?
— Не знаю, Старлинг. Он долго думал: этого времени Буффало Биллу хватило на шесть жертв.
Телефон в машине зажужжал, замигал глазок: начались звонки, заказанные Крофордом через диспетчерскую ФБР.
Минут двадцать он беседовал с людьми, которых знал лично: с полицейскими чинами из Государственного полицейского управления Голландии, с лейтенантом шведской технической полиции и с шефом правительственных полицейских органов Дании, и весьма удивил Старлинг, легко перейдя на французский, когда разговаривал с ночным дежурным в Управлении бельгийской криминальной полиции. И каждый раз он делал особый упор на то, что опознать Клауса и всех, кто с ним связан, следует как можно скорее. Каждое из этих ведомств, несомненно, уже получило запрос по телексу Интерпола, но вот такие звонки старым друзьям гарантировали, что запросы не будут отложены в долгий ящик.
Старлинг видела: Крофорд предпочел эту машину из-за особой системы связи, обеспечивавшей невозможность подслушивания. Но было бы легче и удобнее делать все это из собственного кабинета. Здесь ему приходилось вести записи на узеньком столике в тусклом свете бокового плафона, и его блокнот подпрыгивал каждый раз, когда колеса попадали на залитые гудроном стыки покрытия шоссе.
Служебный опыт Старлинг был невелик, но она прекрасно понимала, что для начальника отдела поездка в машине наружного наблюдения по поводу вроде сегодняшнего — дело вовсе необычное. Ведь он мог прекрасно проинструктировать ее по радиотелефону. И она была счастлива, что он этого не сделал.
Старлинг чувствовала, что тишина и спокойствие, царившие в машине во время этой поездки, время, выделенное на то, чтобы задание выполнялось четко и без суеты, достались дорогой ценой. Телефонные беседы Крофорда убедили ее, что она не ошиблась.
Сейчас он говорил с Директором ФБР. Директор был у себя дома.
— Нет, сэр. Они что, все уже прокатали? Сколько? Нет, сэр. Нет. Никаких подключений. Да, это моя рекомендация. Томми, я настаиваю. Я не хочу, чтобы ее разговор записывался. И доктор Блум тоже так считает. Он застрял в чикагском аэропорту — туман. Вылетит, как только развиднеется. Хорошо.
Затем Крофорд звонил домой, разговаривал с ночной сиделкой — коротко, односложно. Закончив разговор, он с минуту сидел, глядя в окно фургона; рука с зажатыми в пальцах очками лежала на колене, а лицо его казалось странно обнаженным в бегучем свете встречных огней. Но вот он надел очки и повернулся к Старлинг.
— Нам дали на Лектера три дня. Если не добьемся результатов, за него примется Балтиморская окружная. Они семь потов с него сгонят, пока не вмешается суд.
— В прошлый раз с них самих семь потов сошло. А доктор Лектер и лба ни разу не утер.
— Что он им подарил тогда? Бумажную курочку?
— Да, курочку.
Смятая курочка из плотной бумаги так и осталась у нее в сумке. Она разгладила птичку и заставила ее клевать.
— Я не виню балтиморцев — он ведь их заключенный. Если всплывет труп Кэтрин, им нужно будет доказать сенатору Мартин, что они сделали все возможное.
— А как сенатор Мартин?
— Молодцом, но ей очень трудно. Она умная, твердая женщина, весьма здраво мыслит. Вам, Старлинг, она может понравиться.
— А Университет Джонса Хопкинса и Балтиморский отдел по расследованию убийств смогут промолчать о насекомом в горле Клауса? Можем мы рассчитывать, что это не попадет в газеты?
— В ближайшие три дня не попадет.
— Представляю, каких трудов это стоило.
— Мы не можем доверять Фредерику Чилтону. Да и никому другому в этой лечебнице, — сказал Крофорд. — То, что известно Чилтону, — известно всему миру. Чилтон не может не знать о вашем появлении в больнице, но ваш приход туда вызван лишь желанием помочь Балтиморской полиции закрыть дело Клауса. Это не имеет никакого отношения к Буффало Биллу.
— И я занимаюсь этим в такой поздний час?
— А я не даю вам другого времени заниматься этим. Теперь вот еще что. Сообщение о насекомом, обнаруженном в Западной Вирджинии, появится завтра в утренних газетах. Контора коронера в Цинциннати вынесла сор из избы, так что это уже не секрет. Можно использовать это в разговоре с Лектером. Как профессиональную тайну. Да если бы и действительно тут была тайна, какое это может иметь значение, если он не знает, что мы нашли такое же в горле у Клауса?
— А что мы можем ему предложить?
— Я как раз это и прорабатываю, — ответил Крофорд и протянул руку к телефонной трубке.
Огромная ванная: белая плитка и окно в потолке; изящные формы итальянской арматуры, особенно выигрышные на фоне старого неоштукатуренного кирпича; замысловатый туалетный столик с зеркалом, обрамленным вечнозелеными растениями, и уставленный кремами, притираниями и прочей косметикой. Зеркало запотело. Из-под душа слышался странный голос — чуть выше тоном, чем мужской, но и не женский — он пел «Монеты за газеты» Фэтса Уоллера из мюзикла «Веду себя как надо». Иногда исполнитель выводил и слова:
Старые газеты вы хра-НИ-ТЕ,
Пусть растет гора, как не-БО-СКРЕБ,
ТА-ТАРАТА-ТА-ТА-ТАТА
ДАН-ДА…
Когда становились слышны слова, в дверь ванной начинала скрестись собачонка.