— Я не могу найти вам объяснение, доктор Лектер, но я знаю, кто мог бы это сделать.
Он прервал ее, подняв ладонь. Клэрис заметила, что рука у него очень красива, а средних пальцев — два, совершенно одинаковых, но это не нарушает изящества кисти. Редчайшая форма полидактилии. [11]
Когда он заговорил снова, тон его был мягок и приветлив:
— Вам хотелось бы меня квантифицировать, [12] офицер Старлинг. Вы преисполнены амбиций и уверенности в себе, не так ли? А знаете, что вы представляете собой, на мой взгляд, — вы, с вашей дорогой сумкой и дешевыми туфлями? Вы — деревенщина. Тщательно отмытая, жутко деятельная деревенщина, хоть и сдобренная толикой вкуса. Ваши глаза — как дешевые камушки, что дарят на день рождения. Они вспыхивают, когда вы охотитесь за каким-нибудь ответиком. Но в глубине за ними есть блеск. Так? Вы очень стараетесь не быть похожей на собственную мать. Хорошее питание удлинило ваши кости, но вы всего на одно поколение отошли от угольных шахт, офицер Старлинг. Вы из каких Старлингов? Из Западной Вирджинии или из Оклахомы, а? Надо было монетку подкидывать, чтобы решить, куда податься — в колледж или в армию, во вспомогательные части, разве не так?
Я хочу сказать вам что-то очень личное о вас самой курсант Старлинг… Там, дома, в вашей комнате, вы прячете нитку золотых бусин, тех, что дарят девушкам по одной на день рождения, вас всякий раз передергивает, когда вы видите, какая это пошлятина верно? Все эти надоевшие «спасибо вам», за которыми следуют поцелуйчики и дозволенные ласки, от которых чувствуешь себя противно липкой. После каждой бусины. Надоело. Ску-у-у-шно! Ум портит жизнь, курсант Старлинг, правда? А если к тому у вас есть еще и вкус… Когда вы будете думать о нашем разговоре, вы вспомните глупую, животную обиду того, от которого пытались отделаться.
И если эти бусы стали казаться вам пошлыми, что еще может потом, в будущем, оказаться таким же? Интересно, думаете ли вы об этом по ночам? — спросил доктор Лектер самым добродушным тоном, какой только можно себе представить.
Старлинг подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза.
— Вы видите многое, доктор Лектер. Я не стану отрицать ничего из того, что вы сказали. Но вот вопрос, на который вы мне уже отвечаете, хотите вы этого или нет: хватит ли у вас сил направить эту вашу высоковольтную проницательность на себя самого? Очень тяжко выстоять под такими лучами. Я имела возможность убедиться в этом в последние несколько минут. Так как же? Взгляните на себя и напишите правду о том, что вы увидели. Можно ли найти более подходящий или более сложный субъект? Или вы боитесь себя?
— Вы — человек очень твердый, не правда ли, офицер Старлинг?
— Не кремень.
— И вам ненавистна мысль, что вы такая же, как все. Это вас уязвляет. Еще бы! Нет, вы совсем не как все, офицер Старлинг. Вы только боитесь быть такой. У вас какие бусины, семимиллиметровые?
— Да.
— Позвольте мне дать вам совет. Достаньте тигровый глаз, несколько просверленных камушков от рассыпавшихся бус, и нанижите их вперемежку с вашими золотыми бусинами: одну через две или две через три, как вам самой покажется лучше. Тигровый глаз отразит цвет ваших собственных глаз и блеск волос. Вам случалось получать открытки в День Святого Валентина? [13]
— Ага.
— Сейчас у нас великий пост, до Святого Валентина осталась всего неделя… М-м-м-м, вы ждете открыток?
— Ну как можно знать наверняка…
— Да, верно… Никогда не знаешь… Я вот думал о Дне Святого Валентина. Вспоминается одна забавная вещь. Пожалуй, я могу сделать вас очень счастливой в этот день, Клэрис Старлинг.
— Каким образом, доктор Лектер?
— Прислав вам замечательную валентинку. Надо подумать. А теперь извините меня. Всего хорошего, офицер Старлинг.
— А как же исследование?
— Знаете, во время переписи один счетчик попытался меня квантифицировать. Я съел его печень с белой фасолью и запил бокалом «Большого Амарона». Отправляйтесь-ка назад, в свою Академию, малышка Старлинг.
Ганнибал Лектер, вежливый до самого последнего момента, не мог повернуться к ней спиной: он отступил назад от нейлоновой сети и лишь затем направился к койке, на которую и лег, бесстрастный и отрешенный, словно каменный крестоносец на могильной плите.
Старлинг вдруг почувствовала себя опустошенной как после сдачи крови. Она провозилась дольше, чем требовалось, укладывая бумаги в чемоданчик, потому что боялась, как бы ее не подвели дрожащие колени. Отвратительное чувство провала, досада на себя овладели ею. Старлинг сложила стул, на котором сидела во время беседы, и прислонила его к запертой дверце шкафа. Опять идти мимо Миггза. Барни — очень далеко — что-то читал. Чертов Миггз. Нисколько не страшнее, чем проходить мимо бригады строителей или грузчиков на улицах города. А это ей приходилось делать ежедневно. Она пошла назад по коридору.
Сбоку — совсем рядом — Миггз просипел: — Я прокусил себе руку, чтобы подохну-у-уть, видишь, сколько крови?
Следовало вызвать Барни, но, перепугавшись, Клэрис посмотрела в камеру, увидела, как Миггз встряхнул рукой, и, не успев отвернуться, ощутила на щеке и шее теплые брызги. Она отошла от камеры, убедилась, что это не кровь, а сперма и услышала, что ее зовет доктор Лектер. Голос доктора Лектера звучал теперь иначе: режущий ухо металлический скрежет слышался гораздо явственней.
— Офицер Старлинг!
Он встал с постели и кричал ей вслед, а она шла прочь по коридору, рылась в сумке, отыскивая салфетки. И снова сзади нее:
— Офицер Старлинг!
Клэрис уже овладела собой, словно встав на холодные стальные рельсы собственной воли. Она уверенно шла вперед, к двойным бронированным дверям.
— Офицер Старлинг!
В голосе теперь звучали совсем иные ноты.
Она остановилась. О Господи, почему я так хочу добиться от него ответа? Миггз сипел что-то ей вслед, она не слушала.
Клэрис снова стояла перед клеткой Лектера, и глазам ее предстало редкостное зрелище: доктор волновался. Она знала — он слышит этот запах, он ведь слышит любой запах.
— Я очень сожалею, что так произошло. Невежливость — несказанно безобразна.