Вот стоит перед рыжими гаражами незамысловатый Тороп в майке-алкоголичке, ласкает черными пальцами машину прадеда-ветерана. А три дня назад Алей как раз вспоминал Торопа; тогда Улаан-тайджи ехал верхом по разбитой дороге в приокских лесах, под неусыпным и недобрым надзором дружинников Летена. Теперь Летен заводит черную немецкую машину, чтобы ехать к другим своим дружинникам… «Для него и сейчас Средневековье, – подумал вдруг Алей. – Побратимы, войны, дети от наложницы. И княжеский стол».
– Дела ждут, – сказал Летен ему в спину. – Позвоню тебе дня через три. Если сам что узнаешь раньше – звони смело.
– Да. Спасибо, – Алей обернулся, примерился уже захлопнуть дверцу джипа, когда услышал до боли знакомое, звонкое:
– А-а-алик!
– Блик! Ленька!
Выскочив из теней проулка как рыжий чертик, к Алею несся ошалелый Ленька, лохматый, весь облезлый от солнца. Мальчик-морковка… Алей прикинул направление, заподозрил, что Ленька дежурил у его подъезда, и перепугался. До родителей-Комаровых ему дела не было, но самому Леньке могло прийтись от них очень кисло. А то и приходилось уже. Сколько времени провел Алей неведомо где? Осень сказала ему, какое сегодня число, но он успел забыть. «Вася говорил, что позвонит мне на следующей неделе, – вспомнил Алей, – значит, не больше недели потерял. Все равно много».
Луша опередила хозяина, ткнулась мордой Алею в бедро, а потом поставила лапы ему на плечи. Тот едва увернулся от мокрого языка, отпихнул собаку и сурово сдвинул брови, уставившись на Комарова.
– Ты что, – поинтересовался Алей, – так и сидишь здесь? Меня дожидаешься?
Ленька остановился, задыхаясь, согнулся, уперся руками в колени.
– Ага, – выдохнул он и зачастил: – Алик, а ты где был? Ты к Иньке в лагерь ездил, да? А ты его не привез? А ему там нравится, да, там хорошо? Алик, а там телефона нет, что ли? Там телефоны отбирают? Почему он мне не звонит?
Алей прикрыл глаза. Он хотел остаться спокойным и благожелательным, чтобы не пугать Леньку, но не сумел: скривился, оскалился, отвернул лицо. К досаде и бессилию теперь добавился стыд. Не смог. Не справился. Не вернул маленькому часовому его знамя, его лучшего друга…
– Да, – через силу соврал Алей, стараясь, чтобы голос звучал ровно, – там отбирают телефоны.
Ленька выпрямился и повесил голову. Сжал кулаки. И уже не понял, не увидел Алей – почувствовал и прочитал, точно отсканировал, что Комаров стиснул зубы и подавил гневный вздох. Испытание, выпавшее на долю друга, он переживал так, будто сам был там, в мрачном полувоенном лагере. Не мог помочь другу Ленька, но не мог и остаться равнодушным.
Он посмотрел на Алея исподлобья, бледными и строгими взрослыми глазами.
– Там плохо, да? – спросил он. – Алик, ты почему его не забрал тогда? Ты обещал.
У Алея пересохло во рту. Он не знал, что ответить.
Летен заглушил мотор по второму разу, вышел из машины и встал у Алея за спиной. Алей беспокойно оглянулся. Мурашки побежали между лопаток.
– Тебя Леней зовут? – вполголоса спросил Летен. Алей заметил, как Комаров бессознательно выпрямился, расправил плечи. Ни дать ни взять мальчишка из гайдаровских повестей – перед фронтовиком.
– Клен Комаров, – отрывисто сказал Ленька, пожирая Летена глазами.
– А я Летен Истин. Дядя Летя. Иди сюда, Клен, слушай, – Летен мягко отодвинул Алея в сторону.
Ленька шагнул вперед, как из строя.
– Иней, друг твой, – серьезно сказал Летен, – ни в каком не в лагере. Он попал в беду.
Ленька раскрыл рот и тут же захлопнул. Сглотнул.
– Мы с Аликом, – продолжал Летен, – делаем все, чтобы его выручить. Но это очень трудно.
Запоздало Алей понял, что магнетическая воля Летена и его подчинила себе. Критическое восприятие притупилось. «Не надо Леньке этого говорить! – запаниковал он. – Ленька же болтун! Растрясет по всему району! Всех напугает и сам себя напугает…» Но прервать Летена он не мог. Не сейчас.
Жалко и жутко было смотреть, как сереет Клен под веснушками. И все же спокойная сосредоточенность взрослого передавалась ему. Алей впервые видел Леньку таким внимательным. Втолковывая Комарову математику, он никогда не мог добиться, чтобы Клен слушал его – так.
– Мы очень старались, но потерпели поражение, – сказал Летен Клену. – Так бывает. Мы обязательно выручим Инея. Веришь?
Ленька моргнул. На выцветших морковных ресницах закипали слезы.
– Верю, – без голоса ответил он и прибавил: – С-спасибо, дядя Летя.
– А теперь самое важное, – сказал Летен и присел на корточки. – Леня, чем больше людей об этом знает, тем хуже наше дело. Ты уже понял, что все стараются молчать. Даже Алик. Я верю, что ты не подведешь нас. Никому не скажешь ни слова. Условимся, что Иней сейчас в летнем лагере и ты не беспокоишься о нем. Хорошо?
– Клянусь! – торопливо выпалил Ленька, прижал руки к груди, шагнул вперед, но Летен двинул ладонью в воздухе и покачал головой.
– Нет, – сказал он. – Дай честное слово.
И Алей не поверил глазам: круглое лицо Леньки стало вдруг безмятежно-спокойным и даже веселым. Клен смахнул слезы, улыбнулся и твердо ответил:
– Честное слово.
Летен молча встал, протянул руку и крепко пожал маленькую веснушчатую ладошку.
– А теперь, – сказал он, – иди домой. Мама заждалась к обеду, наверное.
Ленька переступил с ноги на ногу, поморгал, кивнул и, не попрощавшись, забыв об Алее, побежал обратно в проулок. Немного растерянная Луша вывалила язык, уставившись вслед хозяину, и скоро галопом понеслась за ним.
– Летен, зачем ты ему рассказал? – выговорил Алей, когда к нему вернулся дар речи. – Он маленький еще. Он болтун. Он забудет про это честное слово…
– Нет, – сказал Воронов все с той же серьезностью, глядя в ту сторону, где скрылся Ленька. – Не забудет. А врать никому не надо, ни маленьким, ни большим.
Алей посмотрел на Летена искоса и улыбнулся одной стороной рта, произнеся:
– Умалчивать.
Воронов хладнокровно пожал плечами.
– Умалчивать можно.
* * *
Оставшись наконец один, Алей сунул руку в карман и нащупал металлическое колечко с нанизанными на него ключами. Его вещи так и хранились у Рябины, она вынесла их из подъезда, когда Алей с Летеном приехали. Летен позвонил ей заранее, одолжив телефон у Осени.
«Надо позвонить Осени, – думал Алей, шагая к дому. – Или лучше не надо? Может, она спит… А я поищу и определю, спит или нет. Только попозже. Сначала надо позвонить маме». Простые, здешние тревоги и заботы казались ему сейчас такими маленькими и незначительными, что приходилось заставлять себя думать о них. Отлучку не удалось скрыть от матери. Как и предполагал Алей, она обзвонила всех, кого только могла, даже одноклассников и бывших девушек. Рябина взяла трубку, когда Весела звонила на Алеев телефон, но ничем не могла ей помочь. Весела еще много раз звонила по номеру сына, так много, что телефон разрядился… «Как она? – спросил Алей, отпирая дверь. – Сначала Иней, потом я…» Он отпустил ассоциативный поиск, и поиск продлился не дольше пары мгновений. Возвратилась картина той огненной ночи, когда началась погоня за Ясенем. Снова отец стоял под звездным небом посреди Великой Степи, преображаясь в каменного кумира, снова бежал от него несчастный толстый Шишов, а Весела каменела от горя. «Мама догадалась, – понял Алей. – Она решила, что меня тоже забрал папа. И… да что там, она правильно догадалась. Наверное, это даже хорошо. Это все-таки не совсем неизвестность». Но невыносимая душевная боль пронизывала видение и передавалась телу: казалось, в сердце вонзали и проворачивали там иглу. Алей с усилием перевел дыхание и бросился к телефону, не разувшись.