Она распахнула дверь и сразу исчезла, как будто растворилась в подступающей черноте.
— Ты… — сказал Артур Патрику и медленно двинулся на нее. — Ты… тварь… ты как могла…
Но между ними втиснулся Джор.
— Тихо, тихо, — сказал он. — Одного бойца мы уже потеряли. Безо всяких усилий врага. Ты хочешь, чтобы еще?
Между тем тьма как-то странно сгущалась местами, в ней появлялись спиральные уплотнения и разряжения, она клубилась и струилась — и как бы оседала на невидимых доселе предметах…
— Ребята, — сказал я. — Хорош бодаться. Боюсь, что мы уже не в Канзасе…
(Если честно, то была не единственная размолвка между нами и не единственная истерика. Просто все остальные не имели последствий, а мне не хочется все это из себя выворачивать — и тем более не хочется рассказывать, кто и как дал минутную слабину. Это никого не касается. Я попробовал промолчать, и вот вроде бы получилось…)
Вы уже поняли, наверное, что сны мне снятся не самые простые. Но это началось после ранения. Раньше, в детстве особенно, мне снилось что-то совсем простое и неинтересное, за исключением Города — именно так, с большой буквы. Он появлялся раз в месяц, иногда реже, иногда бывали вообще промежутки где-то в полгода, — но появлялся обязательно. И, в общем, ничего в этих снах не происходило, я просто гулял, изредка с кем-то беседовал, покупал мороженое, газеты на странном языке, который я там, во сне, понимал, но запомнить и что-то воспроизвести потом уже не мог.
Город стоял на круглом острове, соединенном с берегом длинной дамбой. Дома в основном были двухэтажные: первый этаж из кирпича или камня, второй — деревянный. Островерхие крыши крыты были багрово-красной черепицей и, реже, какими-то зеленовато-серыми пластинами, слоистым камнем; не слюдой, конечно, но чем-то наподобие. На вторых этажах всегда были балконы с очень богатой резьбой; стекла балконных дверей часто бывали цветными, а иногда представляли собой настоящие витражи. В центре Города был парк с несколькими фонтанами и двумя памятниками: человеку в военной форме и с конем в поводу (на постаменте было написано, кому, когда и за что памятник поставлен, и я это неоднократно читал, но после пробуждения — увы…), и маленький, затерянный среди кустов роз памятник художнику, родившемуся тут; художник в широком берете и с палитрой напоминал садового гнома, держащего поднос. У обоих памятников всегда лежали цветы.
Еще в парке были две карусели, детская железная дорога, летнее кафе со стенами из деревянных решеток, заплетенных виноградом, несколько автоматов по продаже мороженого, столики для шахматистов и для игроков в какие-то другие настольные игры с огромными игровыми полями, колодами карт, фигурками героев и всякими кубиками, вертушками и фишками, которые надо подкидывать… Компании по шесть — восемь человек засиживались за этими играми далеко за полночь. Еще в парке была комната смеха и она же почему-то — комната страха. Я никогда туда не заглядывал.
Другая площадь была базарная. По утрам там продавали свежую рыбу, а в остальное время — фрукты, пряности и почему-то ткани. Тканями каких-то бешеных, «кислотных» расцветок и неповторимых рисунков были буквально увешаны многие лавки. Наверное, это был местный промысел.
Любимым местом у меня долго была старая каланча. Пожарные почему-то покинули ее, и наверх можно было пройти беспрепятственно. Там стояла скамейка и висел бронзовый колокол без языка. Город оттуда был виден весь как на ладони.
Возле двух каменных пирсов покачивались лодки и небольшие парусники…
Такой вот сон. Ничего не происходит, а приятно. Я кому- то рассказал про него, и мне сказали в ответ, что это болгарский Несебр; но я потом побывал в Несебре и понял, что нет, это не он, имеется только небольшое формальное сходство: стоит на острове, застроен небольшими домиками. Остальное — совсем другое… Несебр — курортный город, полный туристов и отдыхающих. Мой — в нем все свои, совсем нет посторонних. По-моему, все давно знают друг друга. Поэтому он немножко неухоженный, как бывает неухоженным старый сад, где и так все хорошо.
Вот там мы и оказались — как раз около каланчи.
— Что это? — прошептала Патрик. И кто-то ойкнул — не столько испуганно, сколько восторженно.
А меня стало пробирать ужасом.
Я понял, что, когда Волков каким-то образом захватил мое тело и переделал его в свое (и тогда из кого же он восстановил меня?) — он узнал про меня все, в том числе и про этот город, и теперь он куражится надо мной, над нами, играет, как кошка с мышками, показывает, что ничего неожиданного для него мы не сделаем, потому что ему от меня все заранее известно…
И еще я понял, где и как он будет меня убивать.
— Это Город из моих снов, — сказал я. — Помнишь, Инка, я тебе как-то рассказывал?
— Помню… чуть-чуть.
— Вот это он и есть. Ребята, держимся плотно. Совсем плотно. Я и Патрик смотрим вперед, Артур вверх, Джор назад, Аська направо, Валя налево. Чуть что… Валя, возьми все-таки оружие.
— Я почти не умею…
— Сразу никто не умеет. Но все быстро учатся. Главное, после выстрела не бросай его под ноги…
Между тем я обнаруживал какие-то различия между моими грезами и действительностью. Во-первых, улицы залиты были туманом, не слишком густым, но достаточным, чтобы полностью растворять перспективу. Метрах в ста уже ничего было не разобрать — невнятные пятна. Во-вторых, под ногами было как-то слишком много неубранных палых листьев. В-третьих, несильно, но отчетливо несло гарью — не дымом костров, а именно гарью, будто где-то горели старые матрацы или мусорные баки…
Когда Вика прошла сквозь призрачную дверь, ее тут же взяли под локти двое охранников и куда-то молча повели. В первые секунды она по инерции шла молча, потом ее охватило возмущение.
— Уберите руки, — надменно потребовала она. — Какое право…
Ее синхронно с двух сторон приподняли и встряхнули. Вика прикусила язык — в прямом смысле. Еще пять шагов — и они оказались в обширном помещении, напоминающем павильон для киносъемок: пол был засыпан крупной галькой и окатышами, сверху, с большой высоты, били светом и жаром несколько прожекторов, на стенах изображены были — в довольно хорошем качестве — лесные пейзажи; где-то весело журчала вода.
В центре помещения стоял, накреняясь, черный камень, напоминающий сильно вытянутое яйцо. На одной из его стенок видна была зигзагообразная трещина.
Волков сидел в складном кресле, сложив ногу на ногу. Рядом с ним стояли еще двое охранников. Больше в помещении никого видно не было.
Вику бросили перед ним на колени. Волков улыбнулся.
— Хорошая послушная девочка, — сказал он. — Мне очень нравятся такие. Зачем лишние проблемы, правда?