— И врач прописал тебе плаванье.
— Да, — ответила Кендалл.
— И во всем виновата ты? — спросил Хадсон.
— Да, — кротко повторила она.
— Но если бы этого не должно было случиться, то не случилось бы. Ты понимаешь?
— Да, — вновь согласилась Кендалл. — Я много раз слышала подобные доводы. Я принимаю их, но не безоговорочно.
— Помнишь, как ты в свое время не позволила своей маме бесследно уйти из твоей жизни, записывая свои воспоминания о ней. Ты делаешь сейчас то же самое для Джорджа, нося в своем сердце память о нем. Но ведь был же такой момент, когда ты закончила свою книгу о маме. Однажды ты точно так же исчерпаешь свои воспоминания и о Джордже, — проникновенно проговорил Хадсон.
— Разница слишком велика. Я не убивала свою маму.
— И Джорджа ты не убивала, — заверил ее собеседник.
— С юридической точки зрения, возможно, ты и прав. Но фактически моя оплошность за рулем лишила его жизни.
— Я не готов с тобой спорить на сей счет, да и нужды особой не вижу. Но я отказываюсь верить, что ты намерена своей жизнью расплачиваться за его жизнь. В этом нет смысла и нет любви.
— Я не стану обсуждать это, — вновь замкнувшись, холодно проговорила Кендалл.
— Ты просто не хочешь признаваться в том, что запуталась, — так же холодно отозвался Хадсон.
Женщина смятенно посмотрела на него.
Приходилось признать, что Хадсон прав. Она именно что запуталась, и запуталась основательно. Но самое странное — она не понимала очевидного, пока не встретила Беннингтона. И теперь впервые за годы, прошедшие с момента аварии, усомнилась в правильности того образа жизни, который выбрала для себя.
И она коснулась губ Хадсона своими губами. Бархатные, горячие, терпко-сладкие их губы сомкнулись в неторопливом нежном поцелуе.
Хадсон нежно обнимал ее за талию одной рукой. Другой отвел назад локоны с разгоревшихся щек.
Горячее дыханье Хадсона обдало Кендалл жаром, и она вздрогнула в его объятьях словно от озноба.
— Тебе не может быть холодно, — проговорил он, прерывая поцелуй.
— Мне не холодно, — пролепетала женщина, обнимая его за шею. — Просто это все так волнительно… и непривычно.
— Приму за комплимент, — отозвался Хадсон, возобновляя поцелуй.
С каждым мгновением его объятья становились все интимнее, все смелее. Когда его ладонь легла на ее колено, Кендалл вновь вздрогнула, но уже не от восторга. Ее обуял безотчетный ужас. Он приподнимал подол ее платья, а она думала только о том, чтобы он не коснулся ее шрамов, не перевел на них свой взгляд. Она зажала его лицо между ладонями и страстно поцеловала. Хадсон был вне себя от счастья, пока не осознал истинную причину ее пылкости.
Он прервал поцелуй и отстранился, прочтя в ее глазах отчаяние и испуг.
Только теперь Хадсон отчетливо разглядел эту чудовищную деформацию, оставшуюся после аварии, и множество мелких белесых рубцов.
Кендалл в панике следила за его взглядом и строгим выражением лица, когда он взирал на ее уродство. Она могла видеть красивое лицо, ореховые глаза, темные волосы, но не могла понять, о чем он думает в эту минуту. Она бы хотела, чтобы поцелуй никогда не прерывался.
Кендалл не вынесла пытки ожиданием, она закрыла ладонями изуродованное бедро. Он отдернул ее руки и прикрыл повреждение своей широкой ладонью.
Их губы встретились вновь.
— Болит? — спросил Хадсон, заботливо поглаживая рубцы.
— Сейчас нет. Бывает, что болит, и сильно, но не всегда. От переутомления, когда долго сижу в одной позе, долго стою, долго хожу, или из-за погоды. Но плаванье помогает. Оно снимает напряжение.
— Я счастлив, что тебе пригодился наш пруд. Хорошо, что он не пустовал все это время.
— Теперь ты расскажи мне историю своего шрама, — попросила она, проведя подушечкой пальца по рассеченной брови Хадсона.
— Порезался о стекло, когда мне было лет восемь, — ответил он и махнул рукой, как если бы это был пустяк.
— Здесь? В усадьбе? — спросила Кендалл.
— Нет. Здесь я мало бедокурил, был всегда чем-то занят, да и желания расстраивать тетушку Фэй тоже не имел. Это трофей из школы-интерната, я был непоседа, как и ты… — самодовольно заверил он. — Но, погоди, это еще не все. У меня еще найдутся отметины. Тебе должно понравиться, — сказал Хадсон, приподнимая штанину.
На его левой лодыжке красовался маленький очаровательный шрамик.
— Попал в аварию на мотоцикле, когда был в таком возрасте, как ты сейчас, — известил Хадсон.
— Не впечатляет, — разочарованно покачала головой Кендалл и состроила презрительную мину. — По части шрамов тебе меня не переплюнуть, — гордо заключила она. Ты обыкновенный недотепа, Хадсон Беннингтон, по прозвищу Третий. А я трагическая личность. Так что смирись.
— Я всего-то надеялся показать тебе, что у нас много общего, — охотно отозвался он на ее смелую шутку.
— Не думала, что родство душ устанавливается по количеству шрамов на коже, — философски заметила женщина.
— Но и это еще не все, — вновь привлек к себе ее внимание Хадсон. — Видишь, Кендалл, я еще не оставляю надежды поразить тебя.
Он встал прямо перед ней, снял с себя выцветшую серую футболку и повернулся к Кендалл боком.
— И что? — удивленно спросила она, внимательно окидывая взглядом его обнаженный внушительный торс.
— Не туда смотришь, — сказал он. — Вот, между ребрами.
Поиски не были напрасными. В конце концов Кендалл действительно удалось разглядеть аккуратный красный шрам.
— Что это? Следы школьных разборок? — спросила она, проведя рукой по отметине.
— Нет. Недотепа, как ты недавно выразилась, заработал это в Кении два года назад. Налетел на покосившуюся ограду одной заброшенной фермы. Жизненно важные органы задеты не были, но крови потерял немало, вполне мог и погибнуть, чего, к счастью, не произошло.
Внимание Кендалл привлек крошечный шрамик на его губе. Она видела, что повреждение свежее, только успело зарубцеваться, но опасалась спросить, интуитивно чувствуя, что это может относиться к той части его недавнего прошлого, о котором он старательно избегает говорить.
— В тебя когда-нибудь стреляли? — полюбопытствовала Кендалл.
— Много раз. Но мне повезло, ранен не был. А вот Мирабелле повезло куда меньше. В Гватемале, в Сальвадоре, даже в Техасе. Мирабелла всегда у меня на сердце. Только она меня и спасала до последнего времени.
— Итак, Хадсон Беннигтон Третий, когда же ты намерен вновь отправиться в странствия? — наконец задала Кендалл Йорк животрепещущий для нее вопрос.