Профессор уже кое-что знал о языке «оркан» — языке косаток. Он изучил магнитофонные записи звуков, издаваемых косатками. А безошибочная электронная память ОСКАРА помогла выделить из всей массы записей слова, совпадавшие с дельфиньими. Таких слов оказалось немало. Например, названия некоторых рыб у косаток звучали почти так же, как у дельфинов. Вероятно, оба языка, подобно английскому и немецкому или французскому и итальянскому, происходили от некоего общего древнего корня. Профессор Казан считал, что такое родство поможет ему и упростит работу.
Однако нежелание Снежинки общаться с ним не обескуражило профессора. В сущности, он собирался использовать ее в других целях, которые не зависели от ее доброй воли.
Недели через две после водворения Снежинки на остров из Индии прибыла группа специалистов по медицинской аппаратуре. Они немедля принялись устанавливать вдоль бортика бассейна электронное оборудование. Как только они закончили эту работу, из бассейна спустили почти всю воду, и возмущенная косатка беспомощно забарахталась на мелководье.
Теперь за дело взялись десять мужчин. Они были вооружены толстыми канатами и массивной деревянной рамой, сконструированной так, чтобы косатка не могла шевельнуть головой.
Все это ей не слишком понравилось, впрочем, так же как и Мику, которому поручили окатывать Снежинку водой из шланга, чтобы ее кожа не высохла на солнце.
— Никто тебя не обидит, старушка, — успокаивал он косатку. — Потерпи немножко, скоро опять заплаваешь.
Но сейчас же сам Мик встревожился по-настоящему: один из техников подошел к Снежинке, держа в руках какой-то странный инструмент, не то шприц, не то электрическое сверло, не то помесь их обоих. Этот тип тщательно наметил участок на верхней стороне ее головы и приставил свою штуку к этому месту. Потом нажал кнопку. Послышалось негромкое, но пронзительное завывание мотора, и игла вошла глубоко в мозг Снежинки, проникнув сквозь толстые кости черепа с такой же легкостью, с какой нож режит масло.
Эта процедура расстроила Мика куда больше, чем саму Снежинку. Она ощутила… не больше чем булавочный укол и почти не обратила на него внимания. Это не могло удивить никого, хоть сколько-нибудь знающего физиологию, но Мик, как и большинство людей, ничего не слышал об одной любопытной особенности мозга: он лишен всякой чувствительности. Его можно резать или протыкать, не причиняя его обладателю боли.
В мозг Снежинки ввели десять датчиков. К ним присоединили провода, концы которых помещались в плоской обтекаемой коробке, укрепленной на затылке косатки. Вся операция продолжалась меньше часа. Потом бассейн снова заполнили водой, и Снежинка принялась лениво плавать взад и вперед, фыркая и отдуваясь. Эксперимент явно не причинил ей вреда, хотя Мику показалось, что Снежинка посмотрела на него с обидой, так, как может смотреть человек, брошенный в беде другом, на которого он рассчитывал.
На следующий день из Нью-Дели прибыл доктор Саха. Он был не только членом Консультативного комитета института и старым другом профессора Казана, но и всемирно известным ученым, специалистом по проблемам, связанным с самым сложным из всех органов человеческого тела — мозгом.
— В последний раз я использовал эту аппаратуру для работы со слоном, — сказал физиолог, глядя на Снежинку, плававшую в бассейне. — Эксперимент еще не был окончен, а я уже вертел его хоботом, как хотел, да так точно, что мог печатать им на пишущей машинке.
— Нам подобная виртуозность не нужна, — ответил профессор Казан. — Я должен уметь контролировать движения Снежинки и научить ее не жрать дельфинов.
— Если мои сотрудники вживили электроды туда, куда следовало, обещаю, что мы справимся. Не сразу, разумеется; сначала мне придется составить карту мозга.
Это оказалось весьма деликатным делом. Оно требовало большого терпения и сноровки и продвигалось медленно. Саха часами сидел за своей приборной доской, следя, как Снежинка ныряла, грелась на солнце, лениво описывала круги в бассейне или принимала рыбу от Мика. И все время мозг ее, как спутник со своей орбиты, передавал сигналы через присоединенную к нему радиоаппаратуру. Импульсы регистрировались датчиками и записывались на ленту, так что доктор Саха мог наблюдать картину электрического возбуждения, соответствующего каждому действию.
Наконец он счел подготовку достаточной и перешел в наступление. Вместо того чтобы фиксировать импульсы, исходящие из мозга Снежинки, он стал воздействовать на него электрическими токами.
Смотреть на результаты было увлекательно и жутко. Казалось, тут вступила в игру не наука, а магия. Нажимая на кнопку или вертя тумблер, доктор Саха заставлял это крупное животное плыть направо или налево, описывать круги или выделывать восьмерки, неподвижно лежать в центре бассейна — словом, командовал Снежинкой, как хотел. Опыты Джонни по управлению Спутником и Сузи с помощью коммуникатора, которые в свое время производили столь большое впечатление, теперь выглядели просто детской игрой.
Но Джонни не обижался. Сузи и Спутник были его друзьями, и он радовался, что у них оставалась свобода выбора. Если они подчас и не желали его слушаться — что ж, это было их право. Для Снежинки же не существовало двух решений; электрические токи, подведенные к мозгу, превратили ее в живого робота, лишенного собственной воли и повинующегося приказам доктора Сахи.
Чем больше думал об этом Джонни, тем неуютнее ему становилось. Неужели такую же систему контроля можно применить и к нему? Он принялся расспрашивать и узнал, что в лабораторных условиях нечто подобное производилось неоднократно. Наука получила новое оружие, не менее грозное, чем атомная энергия, если обратить его не ко благу, а во зло.
Профессор Казан несомненно хотел блага дельфинам, но Джонни все еще не понимал, как он этого добьется. Немногим больше Джонни понял и тогда, когда на остров доставили удивительнейшую штуку. Это была большая, в натуральную величину, механическая модель дельфина, приводимая в движение электрическими моторами. Эксперимент вступил в следующую стадию.
Модель изготовил лет двадцать назад ученый из Исследовательской лаборатории военно-морского флота, который пытался выяснить, почему дельфины могут плавать так быстро. По его расчетам, мускулатура дельфинов обеспечивала скорость не свыше десяти миль в час — они же без всякого труда крейсировали со скоростью по крайней мере в два раза большей.
Для этого он построил свою модель и с помощью приборов принялся изучать ее движение в воде. Из всей этой затеи ничего не вышло, но модель была так великолепна и действовала так безотказно, что ни у кого не поднялась рука отправить ее на слом, даже когда сам конструктор с отвращением отвернулся от своего детища. Время от времени ее демонстрировали публике, и лаборанты бережно стирали с нее пыль. После одной такой демонстрации профессор и услышал о ней. Слава ее была ограниченной, но громкой.
Модель могла бы обмануть кого угодно. Разумеется, если речь шла о человеке. Когда же при стечении десятков зачарованных зрителей ее запустили в бассейн к Снежинке, результат получился самый неожиданный. Один-единственный раз косатка бросила на механическую игрушку презрительный взгляд и потом попросту перестала ее замечать.