— Я принес тебе сигареты, — сердито буркнул Тино, всовывая ему в руку блок сигарет, обернутый темной бумагой. — Сегодня утром был завоз.
— Может, мне податься в контрабандисты? — пошутил Флавио. — На этом, по крайней мере, можно заработать немного денег. Банкиры от них не отказались бы.
Он разорвал бумагу и достал пачку сигарет, порылся в карманах в поисках спичек.
— Здесь не курят, — произнес Тино. — Ты же знаешь, что это запрещено.
— Да? И кто мне это запретит? К тому же если все сгорит, проблема исчезнет, ты не находишь? Больше не о чем будет беспокоиться.
Тино бросил на него мрачный взгляд. Он не любил, когда Флавио начинал задаваться. Тем, кто его не знал, могло показаться, что Флавио Гранди глубоко наплевать на будущее мастерских, но Тино было известно, что молодой человек потерял из-за них сон. Достаточно было на него взглянуть. С войны он вернулся очень худым. «Кожа да кости!» — причитали пожилые тетушки, стараясь изо всех сил его откормить, несмотря на нехватку продуктов. Теперь же на него было больно смотреть: синева под глазами, впалые щеки и безучастный взгляд мужчины неопределенного возраста. Все в Мурано шептались за его спиной, что такой взгляд может быть только у человека, прошедшего все круги ада.
— Похоже, Венини решили снова прибегнуть к zanfirico [62] , — бросил он лаконично.
Флавио держал сигарету в зубах, не зажигая ее. Он подумал о безупречном вкусе Паоло Венини, об этих разноцветных нитях, охватывающих стекло воздушными спиралями. Разве он, ни на что не способный Флавио Гранди, мог соперничать с такими изобретательными, талантливыми и вдохновенными людьми, как Эрколе Барровиер, Паоло Венини или Аркимеде Сегузо по прозвищу «маэстро-анималист», виртуозность которых была выше человеческого понимания?
— Я — мастер-стеклодел, — тихо продолжил Тино. — Меня просят как можно точнее передать дух созданного художником произведения. У него есть вдохновение, у меня — отработанная техника. Вообще-то, существует два или три способа добиться желаемого. Я должен их донести до его сознания. Мне подвластны метаморфозы стекла, я могу придать ему любые возможные формы. Я знаю наизусть коэффициент расширения всех видов цветной стеклянной массы, так как это необходимо, чтобы мои изделия не лопались при остывании… Я работаю умело, четко и быстро. У меня это в крови, Флавио, сколько я себя помню. Но художник и я, мы как кентавр. Мы нужны друг другу, чтобы существовать.
Он выдержал паузу, с грустью глядя, как плечи молодого человека опустились, понимая, что он вынужден причинить боль внуку своего старого друга Алвизе, потому что Дом Гранди приближается к своей гибели так же неотвратимо, как дворцы Светлейшей постепенно погружаются в воды лагуны.
— Куда подевались художники мастерских Гранди, Флавио? — спросил он хрипло.
Молодой человек нервным жестом откинул прядь волос, упавшую на лоб.
— Мне нечем им платить, Тино. Ты прекрасно это знаешь. Никто не хочет садиться на наш тонущий корабль. Я в отчаянном положении. Я даже поднялся сюда в надежде на чудесное избавление… Смешно, правда?
Тино засунул руки в карманы и что-то пробормотал.
— Что ты говоришь? — не понял Флавио.
— Нужно вернуть ее.
— Кого это?
— Ливию.
Флавио спросил раздраженно:
— И чем же она сможет помочь?
Чувствуя себя неловко, мастер опустил голову, и его коренастая фигура словно стала еще ниже.
— Она нужна здесь. Как тебе объяснить? Твоя сестра чувствует стекло.
За окном ветер раскачивал деревья. Флавио нервно рассмеялся.
— Да, это самый большой комплимент для стеклодела! Она настолько одарена, несмотря на то что всего лишь женщина и даже не выдувает стекло? Прости, но мне трудно в это поверить.
— Это неважно, ведь я же здесь! Однажды в мастерскую Сегузо пришел посетитель и спросил, сколько времени мастер потратил на изготовление предмета, который тот держал в руках. «Чтобы сделать эту вазу, понадобилось более шестисот лет», — ответил мастер. У нас так принято, Флавио, понимаешь? Ливия — душа этого дома.
Лицо Флавио стало жестким, его точеный профиль резко выделялся на фоне ночного неба.
— Моя сестра предпочла уехать. Никто ее к этому не принуждал. Она всегда отличалась невыносимой гордыней. Мадам соблаговолила мне написать, чтобы сообщить, что она вышла замуж и стала матерью. Тем лучше для нее. Пусть остается во Франции. В любом случае, что она способна сделать лучше, чем мы? Она же не может совершить чудо.
Поняв, что ему не удалось переубедить молодого человека, Тино тряхнул головой.
— В таком случае единственно возможным чудом может стать красная тетрадь, но для этого нужно знать, где она хранится.
Флавио обернулся, заинтригованный услышанным, и посмотрел ему в глаза.
— Ты о чем?
— Ты хочешь сказать, что Алвизе умер, ничего тебе о ней не сказав?
Удивление мастера разозлило Флавио, решившего, что это еще одна выходка деда, вроде той приписки к завещанию, состряпанной у нотариуса, запрещавшей продавать мастерские в течение двух лет. Как будто он собирался это сделать! Отсутствие доверия со стороны старика было ему не просто неприятно, это причиняло боль. Какую ошибку он совершил, чтобы заслужить такое отношение, граничащее с презрением?
— Возможно, это всего лишь одно из преданий, но здесь собран не весь семейный архив, — продолжил Тино, указывая подбородком в сторону шкафов, запертых на висячий замок. — Говорят, что существует некая красная тетрадь, в которой содержатся самые ценные секреты. Если мы хотим спасти мастерские, это именно то, что нам нужно.
— Но ты сам не уверен в том, что она существует, — удивился Флавио.
Тино пожал плечами.
— Твой дед никогда не отрицал ее существования.
Колокол Сан-Пьетро принялся звонить. Двое мужчин молча смотрели друг на друга. Тино был расстроен. Он не понимал, почему Алвизе не передал тетрадь своему внуку. То, что такие ценные сведения могут затеряться, казалось невозможным. Флавио охватило любопытство, глаза его загорелись.
— Как думаешь, куда он мог ее спрятать? — вполголоса спросил он. — Вряд ли здесь, это было бы слишком просто. И не в своем письменном столе: в кабинете всегда толклось много народу. Еще менее вероятно, что она в мастерской, — из-за близости огня. Это должно быть место, где он мог регулярно проверять ее сохранность.
Внезапно он схватил трость.
— Конечно, в своей комнате! Именно там я устроил бы тайник. Помоги себе сам, и небо тебе поможет, не так ли?