Он поднял голову, открыв свое смуглое лицо, и устремил на принца томный взгляд черных удлиненных глаз.
Появление духовного лица, казалось, ничуть не смутило женщину, лежавшую на постели. Она продолжала беспечно есть персики и только накинула на бедра шаль.
Принц, склонившись к секретеру, доставал из него большие конверты, запечатанные красным сургучом.
— Отец мой, — сказал он, не оборачиваясь, — вас прислал мессир Фуке?
— Да, лично он, ваше высочество.
Монах добавил еще какую-то фразу на непонятном певучем языке, Анжелика решила, что на итальянском. По-французски он говорил с легким акцентом, как-то по-детски пришепетывая, что, впрочем, придавало его речи некоторое очарование.
— Можно вполне обойтись и без пароля, синьор Экзили, — сказал принц Конде, — я и так узнал вас по приметам и по синему пятнышку в уголке глаза. Значит, вы и есть самый искусный в Европе специалист в столь трудной и тонкой науке, как яды?
— Ваше высочество мне льстит. Я лишь улучшил кое-какие рецепты, доставшиеся мне в наследство от флорентийских предков.
— О, итальянцы — мастера на все руки, — воскликнул принц Конде.
Он разразился смехом, который скорее напоминал ржание, но тут же его лицо снова приняло жесткое выражение.
— Эта вещь у вас с собой?
— Вот она.
Капуцин вынул из своего широкого рукава резной ларец ценного дерева и приложил палец к какой-то завитушке.
— Вот, смотрите, ваше высочество, надо только ногтем поддеть шею этого славного человечка с голубкой на ладони.
Крышка ларца отскочила. На атласной подушечке поблескивал стеклянный пузырек, наполненный жидкостью изумрудного цвета. Принц Конде осторожно взял его в руки и посмотрел на свет.
— Римский купорос, — тихо сказал отец Экзили. — Действует медленно, но наверняка. Я предпочел его сулеме, которая приводит к скорой смерти, всего через несколько часов. Из слов мессира Фуке я понял, что вы лично, ваше высочество, как и ваши друзья, сочли бы нежелательным, чтобы у близких той особы возникли слишком определенные подозрения. А этот состав вызовет у интересующего нас лица недомогание, которое может продолжаться целую неделю, и смерть будет выглядеть вполне естественной, ну, скажем, от воспаления желудка из-за залежавшейся дичи или любой другой несвежей пищи. Недурно было бы подать этой особе к столу мидии, устрицы или еще какие-нибудь ракушки. Они иногда вызывают опасные для жизни отравления. Свалить на них внезапную смерть — это уже проще простого.
— Благодарю вас, отец мой, за весьма ценные советы.
Принц Конде не сводил глаз с бледно-зеленого пузырька, и взгляд его горел ненавистью. Анжелика почувствовала мучительное разочарование: бог любви, спустившись на землю, утратил свою красоту и сейчас внушал ей страх.
— Будьте осмотрительны, ваше высочество, — продолжал отец Экзили, — с этим ядом надо обращаться с крайней осторожностью. Когда я изготовляю его, я надеваю стеклянную маску. Достаточно одной капле попасть на кожу, к примеру на руку, и она будет разъедать ее до тех пор, пока не изгложет совсем. Если вам не представится случай лично накапать это снадобье в еду интересующей вас особы, то внушите слуге, которому это будет поручено, что он должен действовать аккуратно и умело.
— Мой лакей, который ввел вас сюда, заслуживает полного доверия. Мне удалось сделать так — и это большая удача для меня, — что особа, о которой идет речь, его не знает. И я думаю, мне не составит труда приставить к ней этого слугу.
Принц бросил насмешливый взгляд на низкорослого монаха.
— Я полагаю, синьор Экзили, что, посвятив жизнь такого рода искусству, вы не слишком щепетильны. И тем не менее, что вы скажете, если я признаюсь вам, что яд предназначается одному из ваших соотечественников, итальянцу из Абруцц?
Тонкие губы Экзили растянулись в улыбке. Он снова поклонился.
— Я считаю своими соотечественниками только тех, кто умеет оценивать мои услуги по их действительной стоимости, ваше высочество. Пока что мессир Фуке из парижского парламента более щедр ко мне, нежели некий итальянец из Абруцц, которого я тоже знаю.
По комнате снова разнеслось ржание принца Конде.
— Браво, брависсимо, синьор! Люблю иметь дело с такими людьми, как вы.
Он осторожно положил пузырек на атласную подушечку. Наступило молчание. Синьор Экзили с удовлетворением и даже, пожалуй, с известной долей тщеславия любовался своим творением.
— Хочу добавить, ваше высочество, что эта настойка хороша еще тем, то она не имеет запаха и почти безвкусна. Она не придает пище, в которую ее добавляют, никакого привкуса, и если даже данная персона будет особенно придирчива к еде, то она сможет лишь упрекнуть повара за избыток специй.
— Да, вы ценнейший человек, — задумчиво проговорил принц.
Немного нервозным жестом он взял с доски секретера запечатанные конверты.
— А вот что я должен передать вам в обмен для мессира Фуке. В этом конверте находится письмо маркиза д'Окенкура, вот письмо мессира де Шаро, маркиза дю Плесси, маркизы дю Плесси, графини де Ришвиль, герцогини де Бофор, герцогини де Лонгвиль. Как видите, дамы менее ленивы… или менее щепетильны, чем мужчины.
У меня пока еще нет писем мессира де Money, маркиза де Креки и еще кое-кого…
— И вашего.
— Совершенно справедливо. Вот оно. Я только что его закончил и еще не поставил своей подписи.
— Не соблаговолит ли ваше высочество оказать мне любезность и прочитать письмо; чтобы я мог проверить, правильно ли оно составлено. Мессир Фуке настаивает, чтобы письма были написаны согласно форме.
— Ну что ж… — еле заметно пожав плечами, сказал принц.
Он взял в руки листок и начал читать вслух:
«Я, нижеподписавшийся, Людовик II, принц Конде, заверяю мессира Фуке, что всегда буду верен только ему и никому другому, буду подчиняться только ему и никому другому, не делая ни для кого исключения, и обязуюсь предоставлять в его распоряжение мои города, укрепления и все прочее по первому его требованию.
Залогом чему служит это письмо, которое написано и подписано собственноручно мной, по моей собственной воле, даже без каких-либо пожеланий с его стороны, ибо он с доверием отнесся к моему слову, которое я ему дал.
Писано в Плесси-Бельер, 20 сентября 1649 года».
— Подпишите, ваше высочество, — сказал отец Экзили, и из-под капюшона блеснули его глаза.
Конде поспешно, словно торопясь покончить с неприятным делом, схватил с секретера гусиное перо, отточил его и поставил свою подпись под письмом. Монах тем временем зажег светильник из позолоченного серебра. Принц растопил на огне красный воск и запечатал послание.
— Все остальные письма составлены по тому же образцу и подписаны, — заключил он. — Думаю, ваш господин будет удовлетворен и докажет нам это на деле.