— Извини, Эмелин. Я сказала это, не подумав.
Эмелин несколько оттаяла.
— Хорошо, — сказала она. — Только я не советую вам демонстрировать свои забавные штучки перед мэром Райсом, или перед Чрезвычайным комитетом. А то вас обвинят в преступлении. Тем не менее, — добавила она мрачно, — вряд ли стоит игнорировать предсказание вашей игрушки относительно конца света. Он может сказать более определенно: сколько времени нам еще осталось?
— Сроки неопределенны, — прошептал телефон. — Рукописные записи наблюдений невооруженным глазом, инструменты, спасенные из разбившегося военного вертолета…
Байсеза его перебила:
— Я знаю. Просто скажи нам, какое, по-твоему, самое достоверное число.
— Пять веков. Может быть, немного меньше.
Все помолчали, обдумывая его слова. Затем Эмелин рассмеялась, несколько принужденно.
— Да уж, ты приносишь нам только плохие новости, Байсеза!
Но Абдикадир выслушал все спокойно.
— Пять веков — это большой срок. За это время мы успеем что-нибудь придумать.
Как и предполагалось, они провели ночь в поезде.
Морозный ночной воздух, запах дыма, ритмичный стук колес по не слишком ровным рельсам, — все это убаюкало Байсезу. Но стоило поезду тряхнуть, как она просыпалась.
Однажды она услышала вдалеке крик животного, что-то вроде воя волка, только более глубокий. Она напомнила себе, что здесь не ностальгический реконструированный парк, а самый настоящий американский лес эпохи плейстоцена. Животные в нем еще не приручены человеком. Но эти крики вызвали в ней странного рода волнение, даже удовлетворение. Спустя два миллиона лет люди эволюционировали, но по-прежнему остались в мире, полном диких зверей. Наверное, они тоскуют по громадным, давно исчезнувшим животным, которых на своем веку они даже не видели. И в таком случае движение Джефферсона имеет под собой, наверное, какую-то почву.
Однако слушать их крики во тьме было жутковато. Она увидела во тьме широко открытые и полные ужаса глаза Эмелин. Только Абдикадир спокойно посапывал во сне, защищенный своей юностью и неопытностью.
Юрий и Грендель пригласили Майру совершить экскурсию.
— У нас намечается рутинный инспекционный тур и сбор образцов, — сказал Юрий. — Но зато у тебя появляется шанс высунуть нос наружу.
Наружу. После нескольких месяцев заключения в ледяной тюрьме, за окнами которой расстилался пейзаж столь плоский и темный, что, даже когда солнце светило на небе, пребывание на станции скорей напоминало затворничество, это слово звучало для нее, как музыка.
Но стоило ей вместе с Юрием и Грендель через герметичный шлюз войти в кабину вездехода, как она поняла, что в сущности поменяла шило на мыло, то есть одно замкнутое пространство на другое.
Казалось, Грендель Спет прекрасно поняла ее чувства.
— Ты к этому привыкнешь, — сказала она. — В конце концов, во время экскурсии за окном перед тобой откроются новые пейзажи.
Юрий и Грендель сели впереди, Майра сзади. Юрий обернулся:
— Все пристегнуты? — спросил он и нажал кнопку пуска.
Входной люк плавно закрылся, раздались щелчки герметичных затворов, труба, ведущая к жилому модулю, со свистом отсоединилась, и вездеход пришел в движение.
Стояло северное лето. Весна пришла сюда примерно во время Рождества, когда началось взрывообразное испарение сухого снега, который превращался в пар едва ли не в ту же минуту, как его касались солнечные лучи, и некоторое время видимость из модулей была даже хуже, чем зимой. Но теперь — несмотря на то что тающий на глазах слой снега все еще оставался лежать на земле — худшее время весенней оттепели уже было позади, зимний мрак постепенно рассеивался, и низко над горизонтом, на фоне коричнево-оранжевого неба, уже появлялось солнце.
Сегодня впервые за время своего пребывания на станции Майра отправилась на экскурсию на станционном вездеходе. Он был гораздо меньше, чем тот громадный зверь, на котором она приехала из Лоуэлла. В нем имелась миниатюрная лаборатория, зона отдыха, небольшой камбуз и туалет с раковиной, в которой можно было помыться с помощью губки. За собой он тянул трейлер, в котором не было портативного ядерного энергетического блока, как в «Дискавери» из Лоуэлла, зато находилась турбина, использующая в качестве топлива метан.
— Мы сами производим метан из марсианской двуокиси углерода, — объяснил, не оборачиваясь, Юрий. — Это дело рук Ханса с его установкой по утилизации местных ресурсов, сокращенно УМР. — Однако это процесс небыстрый, и нам постоянно приходится ждать, когда наполнится емкость с метаном. Так что в течение года мы можем себе позволить всего несколько таких вылазок, как сегодня.
— Вам нужен ядерный реактор, — сказала Майра.
Юрий усмехнулся.
— В Лоуэлле оборудование гораздо лучше. Нам достаются одни отбросы и остатки. Но для наших целей этого вполне достаточно. — И, словно в качестве извинения, он похлопал вездеход по стенке.
— Наш поход не будет слишком скучным, — пообещала Грендель.
— Все равно для меня это ново, — отозвалась Майра.
— В любом случае, ты сделала нам одолжение, — сказал Юрий. — Существующие инструкции гласят, что на любую экскурсию продолжительностью более чем дневной переход от станции, необходимо выезжать как минимум втроем. На самом деле мы, конечно же, делаем, что хотим. Мы эти инструкции игнорируем. Иногда я вообще выезжаю в одиночестве, точно так же как Грендель. Но когда дело касается инструкций, А-1 просто бесится.
— Но у нас нехватка персонала, — подхватила его мысль Грендель. — Номинально на станции Уэллс должны проживать десять человек. Но для Марса такие условия невыполнимы.
— А Элли, надо полагать, большую часть времени сидит в шахте и занимается своими исследованиями? — спросила Майра.
Грендель поморщилась.
— Вроде да. Но она здесь не своя. Не марсианка.
— А Ханс?
— Ханс очень занятой мальчик, — ответил Юрий. — Когда он не занимается поддержанием систем станции и не сверлит свои дыры во льду, то проводит эксперименты с УМР. Здесь, на Марсе, он разрабатывает способы автономного существования. Тебе может показаться, что северный марсианский полюс — не лучшее место для подобных экспериментов. Однако здесь есть вода, причем прямо на поверхности, в форме льда. Во внутренних мирах такого больше нигде нет, разве что небольшие вкрапления на лунных полюсах, насколько мы знаем.
— А Ханс, — добавила Грендель, — мыслит гораздо более широкими категориями.
— Майра! — с жаром продолжил Юрий. — Есть много общего между условиями жизни здесь, на марсианской ледяной шапке, и на лунах Юпитера и Сатурна, которые, в сущности, представляют собой огромную скорлупу из переохлажденного льда, покрывающую глубинную скальную породу. Так что Ханс разрабатывает технологии, которые позволят нам выжить в любой точке Солнечной системы.