Когда стыковка завершилась, «Шаттл» выключил свои двигатели и системы управления.
— Добро пожаловать на «Аврору-2» и Мемориал Щита!
От этого женского голоса Беллу пробрала дрожь. Во время прошлых посещений станции такого здесь не было.
— Здравствуй, Афина! — ответила она. — Добро пожаловать домой!
— Белла. Я рада говорить с тобой снова. Прошу вас, перейдите на борт.
В полу открылся люк. Белла отстегнула ремни безопасности и полетела в невесомость.
Алексей Карел и Лайла Нел ждали их в командной рубке «Авроры». Здесь было то самое место, где когда-то Бад Тук начал разрабатывать планы спасения Земли. Теперь здесь устроили музей, экспонатами которого были устаревшего вида дисплеи, наушники, пюпитры с зажимами для письма и другие остатки былой жизни, нетронутые со времен кризиса. Все они бережно хранились под защитой прозрачного пластика. Когда Белла сюда возвращалась, то всякий раз чувствовала себя очень старой.
Билл Карел последним вплыл в открытый люк. Микрогравитация делала его неуклюжим и слабым, в своем оранжевом комбинезоне он казался до странности комичным. Но когда он увидел своего сына, его лицо начало дрожать.
— Ты, гнусный маленький идиот! И ты, Лайла! Вы предали меня!
Алексей и Лайла прижались друг к другу и слегка отлетели в сторону. Всем своим видом они показывали упрямство и открытое неповиновение. Алексею было всего двадцать семь лет, а Лайле и того меньше. Но, как отметила про себя Белла, космики всегда оставались немного детьми.
Алексей сказал:
— Отец, мы смотрим на это совсем по-другому. Мы делали то, что должны были делать. То, что нам казалось лучшим.
— Вы шпионили за мной! — не унимался Карел. — Вы украли мою работу! И ты, Лайла, ты была блестящей студенткой. Блестящей! И ты пошла на такое!
Лайла держалась хладнокровнее.
— Сэр, к этому нас принудили ваши собственные действия, — сказала она. — Вы хранили секреты. Вы не говорили людям того, что они должны были знать. Вы лгали! Если мы виноваты, то и вы виноваты ничуть не меньше.
— А это, — встряла в их разговор Белла, — единственная осмысленная вещь, которую кто-нибудь из нас может сказать.
— Согласна, — сухо произнесла Афина. — Может быть, вы все сядете? Здесь недалеко устроен небольшой учебный класс…
В комнате стоял пластиковый стол, поверхность которого была покрыта упрощенными для детского восприятия сводками и графиками солнечной бури, вокруг стояли маленькие стулья со специальными ловушками для противостояния микрогравитации. Все пятеро сели за стол, который сверкал яркими, первозданными цветами.
— В любом случае, я очень рада снова оказаться здесь, — сказала Афина.
Белла взглянула вверх.
— Это шутка, Афина?
— Ты меня помнишь, Белла. Я всегда любила пошутить.
— Ты думаешь, что снова находишься здесь. Это значит, что ты рада, что мы переправили тебя с «Циклопов» домой. — Если такой интеллект, как Афина, мог сказать о себе, что он где-то «есть», то она, или, скорей, ее самая полная версия, теперь была загружена в секретном хранилище памяти в одном из покинутых инженерных отсеков «Авроры».
Афина сказала:
— На «Циклопах» меня приняли хорошо. Там я была защищена. Но меня создали для того, чтобы управлять щитом, то есть чтобы находиться здесь. Разумеется, я, то есть моя нынешняя копия, не сохранила памяти о самой буре. Так что для меня полезно пребывание здесь, потому что я могу подключиться к хранилищам информации. Узнать, что произошло в те дни, как будто я не более чем обычный посетитель. Это смиряет.
— А могу ли я смиренно тебя спросить, — желчно произнес Боб Пакстон, — зачем ты нас сюда притащила? — С момента перехода на борт «Авроры» он заговорил впервые.
Белла положила руку на стол, и такой ни к чему не обязывающий жест тем не менее отвлек его внимание.
— Потому что здесь нейтральная территория и для землян, и для космиков, — объяснила она. — Причем ближайшая из всех, которые я смогла придумать. Судя по всему, мы каким-то образом прошли сквозь кризис с квинт-бомбой, хотя и сцепились между собой, как пауки в банке. А теперь нам нужны новые принципы сосуществования.
Алексей сказал Белле:
— Я слышал, что после Рождества вы покидаете свой пост.
— Даже более того, — желчно вставил Пакстон. — Мадам председатель собирается предстать перед военным трибуналом. Впрочем, как и я.
Лайла нахмурилась.
— А как насчет атак на подъемники? Кого предполагают привлечь к ответственности за это преступление?
— Я буду рада предстать перед судом, — отрезала Афина. — Если это защитит тех, на чьи действия я оказывала давление.
Алексей засмеялся.
— Но компьютер А-1 невозможно привлечь к суду!
— Разумеется, возможно, — возразила Белла. — У Афины есть права. Она является гражданским лицом (не человекоподобным). Но вместе с правами рука об руку идут обязанности. Ее можно привлечь к суду точно так же, как меня. Правда, я не знаю, какое можно ей выдумать наказание — в случае, если ее признают виновной.
Афина сказала:
— Все подобные суды будут полностью открыты для публики. Причем представителями на них будут выступать как земляне, так и космики. И каким бы ни был приговор, я надеюсь, что он станет частью процесса примирения. И оздоровления.
Белла добавила:
— Все мы делали то, что, как нам казалось, мы должны были делать. Но все это в прошлом. Квинт-бомба изменила в нашей жизни все. Теперь обстоятельства нашей жизни стали совсем другими.
Лайла спросила с любопытством:
— Другими какими?
— Во-первых, политика…
Инициированные Афиной широкие дебаты о том, как спастись от квинт-бомбы, привели к коллапсу всей политической системы. Судя по всему, такова была кульминация той напряженности, которая десятилетиями нарастала среди беспрецедентно взаимосвязанного между собой человечества. В конце концов, было признано возможным дебаты закрыть.
— С момента голосования все стало изменчивым и текучим. Появились новые фракции, новые интересы и протестные группы, новые лоббисты. На Земле пали последние барьеры между старыми нациями и новыми. По всей системе люди отвергают старые категории и сообщества и объединяются в новые, выбирая себе в союзники тех, кто им кажется наиболее подходящими в том месте, где им довелось жить. Такая широчайшая, абсолютная, не лимитированная пространством и средствами связи демократия уже берет свое. Это массовая самокорректирующаяся мудрость, нравится нам она или нет. Может, это даже хорошо, что наш первый опыт во всеобщем голосовании относился к делу, объединяющему абсолютно всех. И возможно, что в этом смысле Перворожденные даже сделали нам одолжение. Но, к сожалению, это голосование успокоило не всех.