— Что ж, начнем все сначала.
И, опустившись на песок, стал щупать руками вокруг, отыскивая уцелевшие части конструкции времямобиля среди занесенных мокрым песком веток и пальмовых листьев.
Нам так и не удалось починить очки Нево, и это было большой потерей для него. Однако он не жаловался. Как и прежде, просиживал день-деньской в тени, копаясь в деталях, и если приходилось выйти на Солнце, надевал свою широкополую шляпу из пальмовых листьев и маску с прорезью для глаза из шкурки дикого животного, которую изготовил для него — уж больно жалок был у него вид.
Буря не прошла для меня даром. Я решил больше не мириться с положением дикаря, отданного на милость и расправу стихиям. Наше существование должно быть построено на более прочном фундаменте — как в переносном, так и в буквальном смысле. Настоящий дом, а не лачуга, на прочных опорах и основаниях, глубоко врытых в землю и поднимающих строение над потоками осадков — должен был стать залогом нашего будущего. И одними павшими ветвями тут не обойдешься, кривым и подгнившими. Мне нужны были стволы — настоящий строевой лес — а, значит, нужен топор.
Несколько дней я как завзятый геолог рылся в окрестностях в поисках залежей кремния Наконец, в районе Хампстед Хит среди прочего щебня мне удалось обнаружить темные пластинчатые осколки, обложенные белесым известняком. Наверное, эти камни были вымыты из земли руслом давно пересохшей реки.
Я вернулся с этим сокровищем на «стоянку древнего человека» вблизи ручья. С таким чувством золотоискатель возвращается в лагерь с намытым «аурумом» — но сейчас даже самый большой золотой слиток не принес бы мне такой радости, как моя добыча.
Я сел лицом к океану и принялся отколачивать лишнее и делать из этих кусков нечто приблизительно похожее на лезвие топора. Вскоре мои запасы резко пошли на убыль, и я испытал разочарование, так как сооружение топора оказалось делом не простым. Известняк намертво сросся с полезным камнем и не хотел отлипать ни за что. К тому же руки у меня оказались чрезвычайно неприспособленными для такой работы. Снисходительно поглядывая на кривоватые каменные наконечники стрел да грубо отесанные топоры за стеклами в музеях, мы и не догадываемся о том, какой кропотливый труд — и даже искусство — были проявлены нашими предками в Каменном веке.
Наконец мне удалось изготовить топор, удовлетворявший моим требованиям. Приладив его на рукоять, вырезанную из дерева с помощью высушенных и скатанных в трубочку шкур, я в приподнятом настроении направился в лес.
Вернулся я оттуда через четверть часа, с остатками моего изобретения, которые теперь спокойно умещались в ладони. Топор разлетелся в щепки при первом ударе по заботливо выбранному толстому стволу!
Однако после некоторых экспериментов в этой области я приспособился обращаться с топором осторожнее и вскоре валил десятками небольшие диптерокарпусы, бойко прорубался сквозь рощи молодых стройных деревьев.
Теперь место для лагеря выбиралось с особой осторожностью. С одной стороны, нас не должен был задеть поток из лесу, а также ручей. С другой — волны прилива также не должны были достигать нашего нового дома. Я врыл в песок столбы и на высоте ярда от земли прикрепил к ним раму с плетеным полом из пальмовых стеблей, для прочности укрепленных сучьями. Это был не самый ровный пол на свете, но его выпрямлением я планировал заняться позже, на досуге. Но когда я лег на эту платформу ночевать, то сразу оценил, насколько она прочна и безопасна, избавляя от многих каверз, которые приносит земля. Меня больше не тревожили ночные насекомые, черепахи не тыкались своими скользкими мордами среди ночи (а ведь там могли быть и змеи!) и, наконец, мне не приходилось просыпаться в холодном поту, опасаясь наступления прилива. Соорудив крышу, я уже почти мечтал о новой буре, чтобы убедиться в прочности нашего нового жилища.
Нево словно ребенок с игрушками, возился на полу с бесполезными деталями машины времени, которые притащил сюда по короткой лестнице, сделанной специально для него. Не знаю, как он, а я был в эти дни счастлив!
И вот однажды, пробираясь по лесу, я почувствовал за спиной пару глаз, наблюдающих за мной с нижнего яруса ветвей.
Я притормозил, стараясь ничем не выдать волнения, осторожно вытаскивая лук из-за спины.
Крошечная зверюга четырех дюймов длиной сидела на ветке, похожая на миниатюрного лемура. Хвост и морда у нее были как у грызуна: облезлый крысиный хвост, и резцы делали ее похожей одновременно и на грызуна. Сходство дополняли когти и встревоженные подозрительные глазки. Либо эта тварь была так разумна, что думала обхитрить меня своей неподвижностью, замерев на ветке, либо, напротив, глупа настолько, что не чувствовала опасности с моей стороны.
Было делом секунды вложить стрелу на тетиву прорезанной выемкой и натянуть лук. Долго я не прицеливался.
Теперь я был уже не тот охотник, что пугал окрестных обезьян, неуклюже пытаясь достать их с веток камнями. Часто вместо добычи мне доставалась солидная порция навоза, вперемешку с насмешливыми криками. Теперь я умело стрелял из рогатки, метал камни из пращи, расставлял успешные силки, изучив повадки животных, на которых охотился. Однако с луком и стрелами у меня дело обстояло еще туго. То ли стрелы были не той длины, то ли лук не из того дерева (хотя, может, все дело в тетиве?) К тому же пока я натягивал лук, моя добыча, смущенная моими потугами, часто уносила ноги раньше, чем я успевал прицелиться.
Но этот наглец был не из таких! Он сидел, не шелохнувшись, лишь с легким любопытством поглядывая на стрелу, которая полетела в его сторону. Я впервые оказался точен — и меткий выстрел пригвоздил шкурку к стволу.
Гордый собой, я вернулся к Нево с добычей. Млекопитающие были редкими гостями на нашем столе — не говоря уже о шкурах, в которых постоянно испытывался недостаток, а также зубах, клыках и жировой прослойке, которые шли на изготовление иголок, скребков и прочих инструментов, а также смазки и горючего для светильников. И, естественно, лекарственных мазей.
Нево изучил тельце зверька, не снимая кожаной маски.
— Наверное, стоит еще поохотиться, — заметил я. — Похоже, это обитатель края непуганных идиотов — он даже не представляет, какую опасность я для него представляю, причем не понимал до самого конца. Бедолага!
— Ты знаешь, что это такое?
— Ну-ну, мне уже не терпится узнать.
— Кажется, перед нами пургаториус.
— И что это значит?
— Примат. Самый ранний известный вид. Первый примат.
Голос его звучал озадаченно.
— Тьфу! — я сплюнул. — Даже в палеоцене не избежать встречи с родственниками! Я осмотрел крохотное тельце.
— Это же предок обезьяны и человека…
— И морлока, прошу заметить, в том числе! Вот он, непримечательный желудь, из которого вырос дуб, подмявший под себя не только Землю, но и другие планеты! Только представить, сколько людей, наций, видов и рас произошло бы из его лона, не останови я его стрелой! Получается, я опять убил свое будущее!