— О да. Но она была очень застенчивой. Она всегда перечитывала твои письма на занятиях. Она читала их мне. Они были очень романтическими.
— Не думаю.
— О, я тебя уверяю. Очень романтическими. Ты был темной лошадкой. Мы никогда не могли тебя раскусить. Однажды мы с Софией засекли тебя, когда ты целовался в бассейне с Романией Блекир.
— Я знал, что вы подсматриваете, — признался он ей и улыбнулся.
— Ты этого никак не показал.
— О, еще бы, я получил удовольствие от внимания к своей персоне, — засмеялся он.
— Это ведь лучше. Смех исцеляет, а слезы приносят печаль, — проговорила она, и они рассмеялись вместе.
— Ты помнишь, как мы отправлялись каждый субботний вечер на мессу? — Голос Софии эхом отразился от холодных каменных стен церкви Пресвятой Девы.
— Перед тем как пойти в ночной клуб, — уточнил Санти. — Хотя это и не очень уместно вспоминать.
— Я никогда не испытывала угрызений совести, — ответила она. — Честно говоря, я воспринимала мессу как обязанность.
— Ты все время сдерживала смех.
—- Но вообще-то очень сложно сдерживаться, когда слышишь, как падре Джулио заикается и путает слова.
— Он умер много лет назад.
— Я не могу сказать, чтобы у меня в сердце была рана.
— Ты в его церкви, поэтому должна выразить сожаление, — со смехом произнес Санти.
— Ты хочешь сказать, что он меня слышит? Интересно, на небесах люди тоже заикаются? Представляешь себе заикающегося ангела?
Они прошли между рядами, и их шаги гулко отдавались в тишине. Церковь была почти пустой и голой, в отличие от католических храмов в городе. Алтарь был украшен лишь несколькими увядающими цветами и накрыт простой белой скатертью. В воздухе разливался назойливый пряный запах, который не мог улетучиться, поскольку, как заметила София, в церкви не было ни одного окошка. За алтарем солнечные лучи пробивались сквозь запыленные витражи. Иконы Девы Марии и святых угодников висели на стенах, освещаемые десятками свечей, как пламя во мраке. Все было таким, как помнила София. Даже скамьи были все те же, жесткие и неудобные для тех, кому вздумалось бы поспать на проповеди.
— Ты помнишь свадьбу племянницы Соледад, Пилар? — спросила София с улыбкой.
— Как я могу забыть такое? — ответил Санти, хлопнув себя по лбу и засмеявшись.
— Падре Джулио перепутал невесту с ее сестрой и все время, обращаясь к ней, называл ее Лусия!
Они попытались подавить новый приступ смеха.
— Только в конце, когда он благословил пару Роберто и Лусию, все поняли, что бедняжка Пилар так и осталась невенчанной! Как ужасно. Она чуть не плакала, а мы не могли удержаться от смеха.
Когда они подошли к алтарю, от их веселья не осталось и следа. По обе стороны алтаря стояли два маленьких стола, по краям которых горели свечи. София и Санти обратили свои мысли к Марии. Санти зажег свечу и произнес:
— За мою сестру.
Он закрыл глаза в молчаливой молитве. София, тронутая, последовала примеру Санти. Она молила Бога избавить ее кузину от страданий и подарить ей жизнь. Она ощутила, как Санти сжимает ей руку, ища утешения. Они постояли некоторое время, храня молчание. София еще никогда не молилась столь истово. Но в ее просьбе был и личный мотив: пока Мария была жива, София могла оставаться на родине.
— Бог, наверное, возражает против того, чтобы о нем вспоминали только в горе, — сказал Санти тихо.
— Думаю, что Господь уже привык к этому.
— Хочется верить, что мы здесь не напрасно.
— Мне тоже.
— У меня нет той веры, какой положено быть у истинного католика. Хотя я бы хотел раскрыть свое сердце. Мне очень совестно, что я пришел сюда как к последнему прибежищу. Я не заслуживаю того, чтобы Господь явил мне чудо.
— Это не имеет значения, ведь ты пришел. Важно, чтобы ты следовал велению своей души, — ответила она.
— Наверное, ты права. Я не понимал людей, которые постоянно посещают храм. Теперь я понимаю, что они находят в этом огромное утешение.
— А тебе это дает утешение?
— Да, — сказал он и улыбнулся. — Ты знаешь, я хотел бы обвенчаться с тобой в этой маленькой церкви.
— Чтобы падре Джулио произнес: «Ввввозьмешшшшь ли тттты Сссссофию?»
Он усмехнулся тому, как точно она подражает речи падре.
— Да я бы даже не возражал, чтобы он перепутал меня с Ферчо!
Он привлек ее к себе и поцеловал в лоб.
Она ощущала себя с ним как за каменной стеной. Его запах заставил ее вспомнить все радости, которые дарило ей его тело. Она хотела бы остаться в его объятиях навсегда. Никто из них не имел сил говорить. Ей было и грустно, и радостно, оттого что она была с ним. Она знала, что такие моменты не повторяются, поэтому прильнула к нему всем телом, пытаясь запечатлеть его в памяти навсегда.
— Ты признавалась падре Джулио, что мы с тобой были любовниками? — спросил он, отстраняясь.
— Ты с ума сошел? Нет! А ты?
— Нет, а ты признавалась ему хоть в чем-то?
— Нет, я просто что-нибудь выдумывала. Он все время так ужасался, что я не могла противиться искушению.
— О, какая же ты испорченная девчонка! — с легкой грустью пошутил он.
— Я была не такая испорченная, какой оказалась сейчас. В этот раз я превзошла собственные ожидания.
— Я тоже испытывал чувство вины, но оно прошло. Мне кажется, что мы так любим друг друга, что у нас нет другого выхода, — сказал он, качая головой, как будто ситуация вышла из-под контроля, а значит, он перестал быть ответственным за нее.
— Но мы и вправду любим друг друга, — проговорила она, взяв его за руки. — Так должно было быть с самого начала.
— Я знаю. Теперь меня мучает чувство вины за то, что я не испытываю никаких угрызений совести. Это ужасно, что я так легко отодвинул все на задний план.
— Клаудию?
— Клаудию, детей. Когда я с тобой, я не думаю о них.
— Со мной все точно так, как ты описываешь, — согласилась София, хотя каждый раз, когда она вспоминала Давида, ей становилось страшно.
Она решила, что не станет больше о нем думать, но Давид умел быть настойчивым, являясь ей даже без «приглашения».
— Давай уходить, а то падре Джулио застукает нас на месте.
Он направился к выходу.
— Но мы не делаем ничего плохого. Мы ведь кузены, разве нет?
— Софи, даже если бы я хотел, то не смог бы забыть об этом. Я иногда думаю, что Бог сделал тебя моей кузиной, чтобы наказать за что-то, совершенное в прошлой жизни.