— Насколько я понимаю, твои книги пользуются большим спросом, милая.
— Да. Вообще-то в феврале я собираюсь в литературное турне. — От этой мысли Анжелика просветлела.
— Ну надо же, как это здорово! И куда же они тебя направляют?
— В Южную Африку.
— А кто будет присматривать за детьми? — поинтересовалась Дэйзи.
— У меня, конечно, есть Сани, однако мне нужен еще один человек, который приходил бы и следил за тем, как дети выполнили домашние задания. Я кого-нибудь обязательно подыщу.
— Все это легко, когда есть деньги. А я никогда бы не смогла вот так просто взять и уехать, будучи разведенной матерью, которая вынуждена тянуть все на себе.
— Даже не знаю, как тебе это удается, Дэйзи. Ты просто великолепная хозяйка: справляешься и со стряпней, и с уборкой, заботишься о детях, и к тому же еще и работаешь. Ты можешь по праву называться хранительницей домашнего очага, а также талантливейшей музыкантшей. Ты потрясающая женщина.
— Это все, что я могу. Я не представляю другого применения своим силам. И знаешь, я не смогла бы жить твоей жизнью. Подниматься рано утром и… делать, например, прическу. — Она пожала плечами и еще раз слегка фыркнула.
Анжелика внимательно посмотрела на сестру. Возможно, в другой раз она была бы оскорблена таким явно враждебным комментарием. Однако сейчас она просто засмеялась.
— Ну конечно. То есть я хочу сказать, что мои книги пишутся сами по себе. А я только тем и занимаюсь, что все время делаю прически.
Смех — величайший целитель.
В поисках совершенного счастья
На рассвете следующего дня Джоэ и Изабель вбежали в спальню родителей, неся чулки, полные подарков. Анжелика получила огромное удовольствие, наполняя чулки и наблюдая за тем, как шерсть растягивается под тяжестью подарков. Ей было любопытно, что же преподнесла Дэйзи своим ребятишкам, и внезапно ее охватило чувство жалости, когда она представила себе, как они открывают свои подарочные чулки со скудным содержимым, а рядом даже нет родного отца, который разделил бы с ними их радость.
Анжелика вспомнила, как когда-то и она вместе с Дэйзи заглядывала в собственный чулок. Перед глазами встала картина: ее мать, приняв таблетки, облегчающие симптомы похмельного синдрома, курит прямо в кровати в шелковой ночной рубашке, едва прикрывающей грудь, а отец в голом виде отжимается на руках от пола. Кругом снуют собаки, которых в их доме всегда было несметное количество, а в комнате стоит запах мокрой шерсти и духов «Опиум». Однако подарки всегда были щедрыми. Мать отличалась странным расточительством. Денни не был богачом, однако он не мог отказать своей жене ни в чем, и к тому же ему нравилось, когда она была модно одета. И в те времена ей это действительно удавалось.
Прошлая ночь оказалась настоящим испытанием для Дэйзи и Анжелики. Энджи появилась в голубом шелковом восточном халате, который, словно водопад, ниспадал с ее дряблой груди. Бирюзовые тени поблескивали, покрывая всю поверхность век, от накладных черных ресниц до нещадно выщипанных бровей. Помада на губах была бледно-бежевого цвета, который совершенно не гармонировал с медным оттенком ее кожи. Денни надел узкие брюки, непристойно облегающие его мужской бугорок, который явно возбуждающе действовал на его жену, поскольку она ухватилась за него своей короткой толстой рукой, бесстыже при этом засмеявшись.
— Как там поживает мой красавчик? — негромко произнесла Энджи, прижавшись к мужу.
— О, кажется, я еще способен привлечь чье-то внимание! — сказал Денни зятю, подняв брови.
Оливье поймал на себе взгляд жены и улыбнулся. Анжелика улыбнулась в ответ, словно благодаря его за поддержку. Впервые в жизни она поняла, каким все-таки особенным человеком был ее муж, раз он не стал думать о ней плохо из-за ее ужасных родителей.
Дженнифер и Алан Нэнкок пришли первыми. Это была супружеская чета. Они производили впечатление застенчивых людей, которые явно испытывали благоговейный трепет перед хозяевами этого дома и заметно волновались. Дженнифер присела на скамеечку у камина, не отрывая взгляда от мужского достоинства Денни, а Алан безоговорочно соглашался со всем, что говорила Энджи, каким бы смешным это ни было. К моменту прихода Мардж и Тони Пилчер Энджи буквально на глазах из пожилой женщины превратилась в жеманную девчушку. Ее голос стал вдруг нежным, как у ребенка, она надувала губки, хихикала и даже покрывалась румянцем, проступавшим сквозь ее искусственный загар. Денни стоял, поставив ногу на скамейку, буквально перед самым носом Дженнифер, чтобы она смогла отчетливо рассмотреть то, что, как он, очевидно, полагал, являлось самым ценным его достоянием. Он курил сигару, держа ее в руке, затянутой в аляповатую перчатку, и отставив мизинец, похожий на ириску «Кволити стрит».
Анжелика разговаривала с Мардж, довольно плотной женщиной, которая увлекалась садоводством. Она старалась не смотреть в сторону своего отца, чье «хозяйство» теперь было расположено настолько близко к Дженнифер, что это становилось просто неприличным.
— А вы слышали, что на прошлой неделе умерла Труди Троубридж? — спросил Тони, потянувшись к мясному рулету и передавая его Энджи.
— О Боже, — прошептала она. — Сколько же ей было лет?
— Семьдесят три, — сказал Тони.
— Еще такая молодая, — произнесла Мардж. — А мне в марте исполнится семьдесят восемь.
— Мужчине столько лет, на сколько он себя ощущает, — сказал Алан, взглянув на Энджи, явно желая получить ее одобрение.
— А вернее, столько, сколько женщине, которую он может пощупать, — добавил Денни.
Анжелика широко открыла глаза, а потом так и ахнула, когда Тони слегка ущипнул ее.
— Ну, тогда я действительно очень молод, — сказал он, сдавленно засмеявшись.
— А мне еще нет семидесяти, — солгала Энджи. — Ты можешь потрогать меня, когда тебе только заблагорассудится, дорогой.
Дэйзи сочла всю эту компанию просто невыносимой и отправилась играть на рояле. Прослушав несколько пьес, Анжелика пошла наверх, сославшись на то, что ей надо взглянуть на детей, на что, впрочем, никто не обратил ни малейшего внимания, и Оливье последовал за ней.
— Вот проклятье, просто не верится, что их манера поведения нисколько не изменилась! А ведь им уже семьдесят! — возмущенно воскликнула Анжелика, когда они проходили по коридору, направляясь в спальню детей.
— Но они явно не считают себя древними динозаврами, — усмехнувшись, сказал Оливье. — Они состарились одновременно и воспринимают друг друга такими, какими были всегда. Я знаю, что ты, возможно, со мной не согласишься, но твоя мать в молодости явно была очень красивой женщиной.
— Когда Тони ущипнул меня, я уж грешным делом подумала, что сейчас и мне придется принять участие во всеобщей вакханалии.
— Не волнуйся, я бы этого не допустил.